Книга Хозяин Зоны - Александр Эсаулов

— А все ж не под открытым небом… — Помедлив, Федор обратился к Петру: — Слушай, Петя, у тебя же десятилетка?

— Десятилетка.

— Батя счетоводом работал?

— Ну… — Петька утвердительно кивнул.

— Я тут узнал, что на ватную фабрику счетовод нужен. Может, попробуешь? А что, дело не очень хитрое, главное аккуратность. Как?

Петька почесал затылок. Трактористом бы — никаких вопросов, а вот счетоводом… Дебет, кредит, нарукавники по уши…

А с другой стороны, он-то лучше всех знал, сколько денег осталось в секретном карманчике. Каждый день пачка становилась все тоньше и тоньше, не за горами сентябрь, а там и осенние дожди. Мешок с теплыми вещами украли в Малине, когда они ночевали в лесопосадке. Матери снова стало хуже, она могла часами сидеть и молча смотреть в одну точку, поэтому по дому управлялись Маруся с Наденькой. Да, надо было идти работать.

Федор Игнатьевич привел Петьку на фабрику, к главбуху. Тот, обрадованный, что на такую низкую зарплату пришел работать мужчина, даже не стал проверять, что Петька знает о такой сложной науке, как бухгалтерский учет.

— Научитесь, Петр Николаевич! Непременно научитесь! Не боги горшки обжигают…

На фабрике Петька познакомился с заведующим сельхозлабораторией. Это был невысокий крепкий мужик, звали его Иван Маркович. Заведующий часто бывал на фабрике, проверяя качество поставляемого хлопка, и как-то увидел Марусю, которая принесла Петьке обед. Серьезная девочка, почти уже девушка, чем-то напомнила ему дочку, которая умерла от воспаления легких два года назад.

— Сестра? — спросил он у Петьки.

— Сестра, — подтвердил тот.

— Знаешь что, Петр Николаевич, а пусть она приходит ко мне в лабораторию. У меня есть должность лаборантки, какие-никакие, а деньги. Чего ей гулять?

Так Иван Маркович взял шефство над Марусей, а потом помог пристроить на ту же ватную фабрику и саму Наталью — перебирать и чистить от семян хлопок, который приходил вагонами из Узбекистана. Но даже теперь, когда все трое работали, семья еле-еле сводила концы с концами. Все деньги уходили на то, чтобы заплатить за времянку и купить продукты, поэтому, как Петька ни экономил на расходах, отложить что-нибудь в загашник не получалось. Наоборот, загашник совсем отощал, там лежало всего две бумажки. И Петька оставил их на самый крайний случай.

Глава 24

Каменец-Подольский. Июль 1938 г.

Прошло уже две недели, как Тысевича перевезли в Каменец-Подольскую тюрьму. После памятного допроса, когда сержант выбил из него признание, что он, Тысевич, является польским шпионом, никто его больше не допрашивал. Синяки, которыми наградил его Венька при задушевном разговоре, уже пожелтели, припухлость на лице спала, и он мог нормально видеть вторым глазом. И вот, когда минуло полтора месяца и Николай почти поверил, что о нем, слава богу, забыли, его вдруг вызвали с вещами на выход.

Услышав эти простые слова: «Тысевич! С вещами на выход!», он внезапно почувствовал, что у него в душе словно взорвалась бомба. На выход с вещами!!! Может, все-таки разобрались? Может, поняли, что это все глупейшая ошибка и никакой он не шпион? А иначе, зачем с вещами на выход? Ведь на допрос с вещами не выводят? Но радостное возбуждение длилось всего несколько мгновений: Николай вспомнил, как сам подписывал признание о том, что является польским шпионом, и сник. Кто ж его с таким-то признанием на свободу выпустит?

Арестантов, вызванных «с вещами на выход», набралось с десяток. Всех их построили в большой комнате с зарешеченными окнами, по очереди обыскали, погрузили в «черный воронок», последнего бесцеремонно запихнув в тесную клетку прикладом. Ехали недолго, но даже за эти полчаса дороги едва не задохнулись, потому что в машине не было вентиляции. Несладко пришлось и конвойным. Один из них, матерно ругая арестованных, буквально выпал из кабины, как только машина остановилась и открыли дверь.

— Ты чего? — удивился сержант, командир конвоя. — Обниматься полез, что ли?

— Да ну его на хрен! Там же загнуться можно от духоты и вони…

Услышав знакомый запах тюрьмы, ощетинилась овчарка, до этого спокойно сидевшая у ног охранника. Конвойные встали по местам. Один выпускал арестованных из обезьянника, второй принимал их у машины, третий передавал конвою из зэквагона, и все вели счет. Точно так же, по счету, принимали арестованных и конвойные из зэквагона.

— Один… — И, словно многоголосое эхо, повторялось: — Один… один… один…

— Второй… Второй… Второй…

— Третий…

В вагоне ехали полдня, потом похожая на погрузку выгрузка, и вот наконец Каменец-Подольская тюрьма, под которую приспособили старый замок. Стараясь действовать быстро, конвойные перегнали арестантов из машины в приемник, где их проверили по списку, каждого обыскали, а потом повели по холодным коридорам, которые не прогревались даже в июльскую жару.

Начальник конвоя под роспись передал дела, привезенные вместе с арестованными. Закрутилась отлаженная машина тюремной жизни. Картонные папки, многие из которых содержали смертельно опасные документы (если бумага, несмотря на бредовое содержание, подписана, она становится документом), были отправлены по своим каналам.

Делами вновь прибывших в областное управление НКВД было поручено заняться сержанту госбезопасности Гурину. Уже далеко после ужина, часов в двенадцать ночи, он наконец добрался до папки с номером 152273 «По обвинению Тысевича Николая Григорьевича, жителя г. Изяслава по ст. 546 УК УССР». Красным карандашом он крупно вывел новый номер дела 696669 усуглубился в чтение документов. Поморщившись от обилия грамматических ошибок, которыми пестрели бумаги, написанные Венькой, и исправив «секлетарь» на «секретарь», Гурин поставил у себя на перекидном календаре отметку: «Дело 696669, Тысевич».

Это означало, что Тысевича надо было допросить дополнительно, так как в деле явно не хватало фактического материала. Все дела о шпионаже направлялись на рассмотрение в ГУГБ СССР, в Москву, а там мог возникнуть ненужный вопрос. Объясняйся потом с начальством, почему не доглядел и вовремя не принял мер. Только закончив рассматривать все десять дел новоприбывших, сержант позволил себе потянуться до хруста в суставах, а затем аккуратно положил папки в сейф и отправился домой.

На следующий день, в десять утра, арестованный Тысевич был препровожден в кабинет к сержанту Гурину на допрос. На беду Тысевича в углу стояла забытая уборщиком швабра. Увидев ее, Николай сразу вспомнил палки, какими его распинали в Шепетовской тюрьме, и решил для себя: «Все равно выбьют из меня все, что им нужно. Мне отсюда не выйти… Мучаться-то зачем?»

Сержант положил перед собой несколько листов чистой бумаги, достал из кармана авторучку и написал на листке:

Дополнительные показания

Обвиняемого Тысевича

Николая Григорьевича

от 15 июля 1938 года.