Книга Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева

– Да нет, я вполне здоров, – словно отвечая ее мыслям,проговорил Павел. – То есть всю жизнь был здоров, как бык. Но… Был в моей жизнислучай… была женщина, которая умерла… Вы как бы на смену пришли. Вы – как бышанс исправить ошибку, после которой вся жизнь моя наперекосяк пошла, да всеникак не поправится. Подумайте, Рита!

Он оглядел свое убогое жилище, словно надеясь в сухихкорневищах, стоявших по углам и висевших на стенах там и сям, напоминавши3хсвоими очертаниями диковинных животных и птиц, или в многочисленных книгахотыскать поддержку мысли, которая внезапно поразила его, которая казалась такойже дикой и корявой, как корневища, но с которой он начал сживаться, как сжилсяс ними. И наконец произнес ее вслух:

– Ну а если я соглашусь с тем, что вы предложили мне, тогда…тогда вы согласитесь с тем, что вам предлагаю я?

Рита покачала головой, впервые сказав Павлу «нет» и навторой его вопрос. А вскоре она нашла ту тетрадь.

Это произошло в один из прекрасных июльских дней, когда заокнами бушевал невероятный, напоенный ароматами тайги ветер и Рите впервыеудалось обойтись на завтрак всего одним стаканом рассола, а не двумя или тремя,как повелось. Тянущие боли внизу живота тоже утихли, и она лежала, благостная,в постели, тихо мечтая о том, чтобы как-нибудь ухитриться и вымыть нынчеголову. Но придется ждать Павла. Рита могла бы сама, конечно, помыться, но ведьпридется топить печь, чтобы разогреть воду, которую еще нужно принести. Нет,никаких тяжестей ей поднимать нельзя! А может, в том большом чугуне, которыйзапрятан в устье русской печи, есть горячая вода? Тогда Рита управилась бысама: худо-бедно, но вымылась бы в той шайке, что висит на стене. Как-нибудь,потихоньку, полегоньку.

Где-то в ее сумке лежит отличный шампунь!

Она осторожно села, потом так же осторожно поднялась (нет,ну правда, страхов тетя Агаша нагнала!), потащилась к печи. Воды не было. Вотдосада! Делать нечего, придется все-таки ждать Павла.

Сбоку от печи лежали горкой дрова, рядом, в корзине, – щепаи старые газеты на растопку. Среди желтоватой неопрятной бумаги мелькнулочто-то белое. Рита вытащила школьную тетрадку в клетку, там и сям исписаннуюмелким, очень разборчивым почерком. Это Павел пишет? Ну и ну, какой аккуратист!(Сама Рита писала крупно, неровно и нервно, буквы резко ложились на правый бок,порою наутро она сама не могла разобрать, что накорябала вечером, поэтомупредпочитала работать на машинке, хотя и ломала ногти.) Впрочем, аккуратныестроки были там и сям зачеркнуты и перечеркнуты, сверху вписаны другие.Понятно, черновики. Писательская, так сказать, лаборатория!

Рита с интересом вчиталась в строки.

Есть «нет» на слово «да».

Есть «да» на слово «нет».

Далекая звезда

Холодный шлет привет…

Что ж, таких рифмованных строчек людьми, склонными ксловосложению, пишется много и пишется без труда. Хотя определенная правдажизни здесь есть: ведь и в самом деле, на каждое «да» всегда найдется свое«нет».

Она прочла стихотворение дальше, грустно улыбнулась,соглашаясь с незамысловатыми строками, перевернула еще несколько донеразборчивости исчерканных страниц – и увидела наверху страницы крупныйзаголовок: СВЕТЛАНА! Да-да, именно так, с восклицательным знаком. А ниже ещестрока: Из «Харбинских дневников» .

Из «Харбинских дневников»? Павел ни разу не заводилразговора о Харбине. Он ни разу не заводил разговора и о Париже. Кое-чторассказывала ему сама Рита, когда речь заходила о том, как теперь живет ТатьянаНикитична, которую Павел помнил – не слишком, впрочем, хорошо. Но о Харбине онвообще не упоминал. Рита понимала: это связано с прошлым, от которого он хочетизбавиться. Может быть, сейчас она поймет, что же там было такое, в егопрошлом?

Конечно, чужие бумаги читать нехорошо, но она уже выхватилапервые строки рассказа:

«Она умирала, глядя мне в глаза, и я отчетливо помню миг, вкоторый осознал: вот только что она была здесь, рядом, а теперь ее уже нет, онадалеко…»

Рита почувствовала, что у нее мороз по коже прошел. Сталострашно читать дальше, но оторваться она не могла.

1945 год

СВЕТЛАНА! Из «Харбинских дневников»

Она умирала, глядя мне в глаза, и я отчетливо помню миг, вкоторый осознал: вот только что она была здесь, рядом, а теперь ее уже нет, онадалеко…

Она умирала.

Моя мать молча стояла рядом, сложив руки на груди. Чточувствовала она в эту минуту? Во взгляде ее темных, чуть выпуклых глаз читалсяугрюмый вызов. Может быть, его ощущала и Светлана, потому что она ни разу невзглянула на мою мать: наверное, ей было бы тяжело почувствовать торжествопобедившего врага.

Моя мать была ее врагом. А я? Когда-то мы были смысломсуществования друг друга. Потом случилась беда. Мы пытались одолеть ее вместе,но не смогли. Теперь мы оба были узниками, товарищами по несчастью. И всяразница между нами состояла в том, что я оставался жить, в то время как онаумирала.

– Помнишь, как мы ездили в Дайрен? – вдруг спросилаСветлана. Голос ее звучал еле слышно.

Мать презрительно дрогнула губами, но промолчала. Конечно, яотлично помнил эту поездку. Еще бы я не помнил! Мы попросту сбежали от всегомира: я сказал матери, что еду в Дайрен с приятелями по яхт-клубу. Мы вместеразвлекались на Сунгари, поэтому не было ничего удивительного, если бы мывместе поехали и в Дайрен. Ну а Светлана объяснила тетке, у которой жила, что вуправлении КВЖД, где она в то время работала, ее наградили поездкой за хорошуюработу. Ну что ж, вполне могло быть, хотя советская администрация уже сменила вто время японскую. Мы, харбинцы, продолжали наивно думать, что в нашей жизниничего не изменится с приходом Красной армии в Маньчжурию, вся разница,полагали, в том, что раньше мы не могли вернуться на родину, а теперь сможемразъезжать между Харбином и Россией…

Ладно, о том, как рухнули наши иллюзии, я поведаю позже.Итак, Светлану снарядили для поездки на море, купили хорошенький купальныйкостюм, красную шапочку и пляжные туфли. Я заранее списался с русской семьей водном из лучших дайренских курортных местечек и нашел комнаты для себя и«невесты».

Хотя почему я беру это слово в кавычки? Разве мы несобирались пожениться на будущий год, когда Светлане исполнится восемнадцать?Разве я не относился с благоговением к ней, к ее невинности, что для меня,тридцатилетнего мужчины, было довольно трудно? Да, она была моей невестой, нотак и не стала женой…