Книга Бедная мисс Финч - Уилки Коллинз

Есть, однако, надежда разрешить некоторые из моих недоумений, если я только буду в состоянии дождаться завтрашнего дня.

Оскар, кажется, решился наконец приступить к объяснению, которое до сих пор все откладывал. Он просил меня повидаться с ним завтра наедине. Обстоятельства, заставившие его решиться на это, возбудили во мне сильнейшее любопытство. Очевидно, происходит что-то такое, в чем заинтересована я, а может быть, и Оскар.

Вот как это обнаружилось.

Вернувшись домой после того, как Оскар оставил меня, я нашла письмо от Гроссе, прибывшее с послеполуденной почтой. Мой милый старый доктор пишет, что приедет повидаться со мной завтра, а в постскриптуме прибавляет, что приедет к завтраку. Опыт подсказал мне, что это означает просьбу к моей тетушке угостить его всем, что есть лучшего в доме. (Я вспомнила о мадам Пратолунго и ее майонезах. Неужели то время никогда не вернется?) За обедом я объявила о предстоящем посещении Гроссе и прибавила многозначительно: «К завтраку».

Тетушка подняла глаза от тарелки, заинтересовавшись не вопросом о завтраке, как я ожидала, а мнением, которое выскажет доктор о состоянии моего здоровья.

— Я с нетерпением хочу услышать, что скажет завтра о твоем здоровье мистер Гроссе, — начала тетушка. — Я настою, чтоб он дал мне более определенный отчет о тебе, чем в прошлый раз. Восстановление твоего зрения, душа моя, по моему мнению, совершенно окончено.

— Вам хочется, чтоб я выздоровела поскорее для того, чтоб уехать отсюда? — спросила я. — Вам надоел Рамсгет?

Вспыльчивый нрав мисс Бечфорд проявился в ее внезапно сверкнувших старых глазах.

— Мне надоело хранить письмо к тебе, — воскликнула она.

— Письмо ко мне! — повторила я.

— Да. Письмо, которое мне поручено передать тебе не раньше, чем Гроссе признает тебя совершенно здоровой.

Оскар, до сих пор не принимавший ни малейшего участия в разговоре, внезапно остановился, не донеся вилку до рта, изменился в лице и взглянул с беспокойством на тетушку.

— Какое письмо? — спросила я. — Кто дал вам его? Почему не следует мне его прочитать, пока я не выздоровлю совсем?

Мисс Бечфорд упрямо качнула три раза головой в ответ на эти три вопроса.

— Я терпеть не могу секретов и тайн, — сказала она раздраженно. — Это секрет и тайна, от которых я желаю освободиться. Вот и все. Я уже сказала слишком много и больше не скажу ни слова.

Все мои просьбы были тщетны. Живой нрав моей тетушки, очевидно, заставил ее допустить такую неосторожность, заметив которую она решилась не проронить больше ни слова. Как я ни старалась, но не выпытала у нее ничего о таинственном письме. «Подожди, пока не приедет завтра Гроссе» — было все, что она сказала.

Что касается Оскара, это маленькое происшествие произвело на него такое впечатление, которое еще больше усилило интерес, возбужденный во мне тетушкой.

Он слушал, затаив дух, как я старалась заставить тетушку ответить на мои вопросы. Когда я отказалась от этой попытки, он отодвинул от себя тарелку и больше не ел ничего. Напротив (хотя вообще Оскар самый умеренный из мужчин), пил он очень много за обедом и после. Вечером, играя в карты с тетушкой, он делал так много ошибок, что она отказалась играть с ним. Остальную часть вечера он просидел в углу, делая вид, что слушает мою игру на фортепиано, на самом же деле не замечая ни меня, ни моей музыки, погруженный в какие-то тяжелые думы.

Прощаясь, он шепнул мне на ухо, с волнением сжав мою руку:

— Я должен повидаться с вами наедине завтра до приезда Гроссе. Можете вы это устроить?

— Да.

— Когда?

— В одиннадцать часов, на набережной.

После того он ушел. С тех пор меня преследует вопрос, знает ли Оскар, кто автор таинственного письма. Я почти уверена, что он это знает. Завтрашний день покажет, права ли я. С каким нетерпением жду я завтрашнего дня!

Глава XLIV

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА ЛУЦИЛЛЫ

4-го сентября. Нынешний день я отмечаю как один из самых печальных дней в моей жизни. Оскар показал мне мадам Пратолунго в настоящем свете. Он разобрал это прискорбное дело с такою ясностью, что не оставил мне возможности сомневаться. Я расточала свою любовь и свое доверие лживой женщине. В ней нет ни чувства чести, ни благодарности, ни деликатности. А я некогда считала ее.., больно вспомнить! Я не увижу ее более. (Замечание. Случалось ли вам когда-нибудь переписывать собственной рукой такого рода мнения о своем характере? Я могу засвидетельствовать, что ощущение, производимое таким положением, — нечто совершенно новое, а желание прибавить несколько строк от себя — одно из самых непреодолимых побуждений. П.) С Оскаром я встретилась на набережной в одиннадцать часов, как уговорились.

Он увел меня на восточную сторону. В этот утренний час (кроме нескольких матросов, не обращавших на нас никакого внимания) на набережной не было никого. День был прекрасный. Мы могли бы посидеть под ласковым солнечным светом, наслаждаясь свежим морским воздухом. В этот светлый день среди чудных видов было что-то ужасно неуместное в разговоре, которым мы были поглощены, в разговоре, раскрывающем только ложь, неблагодарность и измену.

Мне удалось заставить Оскара приступить к делу немедленно, не теряя времени на приготовления меня к тому, что ему предстояло сказать.

— Когда тетушка упомянула вчера за обедом о письме, — начала я, — мне показалось, что вы о нем что-то знаете. Отгадала я?

— Почти, — отвечал он. — Не могу сказать, чтоб я о нем что-нибудь знал. Я только подозреваю, что автор его — ваш и мой враг.

— Не мадам Пратолунго?

— Мадам Пратолунго.

Я начала тем, что не согласилась с ним. Мадам Пратолунго и моя тетушка поссорились по поводу политики. Переписка между ними, в особенности секретная, казалась мне невозможной. Я спросила Оскара, не догадывается ли он, о чем говорится в письме и почему не должна я его видеть, пока Гроссе не скажет, что я совершенно здорова.

— Я не могу отгадать содержания письма, — ответил он, — но понимаю цель, с которой оно написано.

— Какая же это цель?

— Цель, которую она имела в виду с самого начала, — помешать всеми способами моему браку с вами.

— Ради чего стала бы она поступать так?

— Ради моего брата.

— Простите меня, Оскар. Я не верю, чтоб она была на это способна.

До сих пор мы ходили. Когда я это сказала, он внезапно остановился и взглянул на меня очень серьезно.

— Вы, однако, допускали, что это возможно, в ответе на мое письмо, — сказал он.

Я согласилась.

— Я верила вашему письму, — подтвердила я, — и разделяла ваше мнение о ней, пока она находилась в одном доме со мной. Ее присутствие нервировало меня, возбуждало отвращение к ней, не знаю почему. Теперь, когда ее нет, есть что-то, говорящее в ее пользу и терзающее меня сомнениями, хорошо ли я поступила. Не могу объяснить этого. Я знаю только, что это так.