Книга Малый апокриф (сборник) - Андрей Михайлович Столяров

Мертвы есть

Вены ее и жилы.

Час наступает.

Деревянный забор

Скрыть не сможет огня.

Тих осенний собор,

Что призовет меня.

Вчерашние страхи легки.

Я вброд через них бреду.

Недолго осталось

До той реки,

В которую я войду.

Шепоты суток. Обвал ночей

Смерть. Листопад И рой

Черного снега.

И хор грачей

Останутся за спиной.

Иночество.

Коса - звенит.

Волосы ломки, как лен.

Больно старухе.

Осень горит

Янтарным своим огнем.

7 

Был впереди один исход,

Была одна награда.

Был неумолчен тихий ход

Большого циферблата.

Соленым чем-то был стакан

Наполнен. И беспечно

За тараканом таракан

Шагали прямо в вечность.

И кисеями небеса

Над ними нависали.

На стебельках у них глаза.

И - двигали глазами.

Был день, намеченный вчерне,

Был дождь, глухой и мелкий.

Был циферблат часов черней,

Чем часовые стрелки.

Плелась стоухая Молва.

Домов лепились соты.

Моя катилась голова

По краю горизонта.

8 

Сидит за шторами паук,

Магистр всех познанных наук.

Он непомерно головаст,

Он не догматик, не схоласт.

Он друг любого интереса .

И вечный движитель прогресса,

Прогресса палок, конуры,

Доносов, сплетен и муштры.

Он друг велеречивой куклы,

Он друг засахаренных буклей,

Он друг огромных париков

Таких же умных пауков.

А по призванию - он лекарь,

Целитель желчи и мочи.

А по призванию - он пекарь

Засохших корок на печи.

 ВРЕМЯ СУМЕРЕК

1

В окне качаются звезд весы, 

И нити весов слепят.

Есть в мире - Стены, и есть - Часы,

И нет в том мире тебя.

Серпа-Кащея тощий лик

Тени ночной тощей.

Ночному Кащею страшен и дик

Незыблемый лик вещей.

В небо Черные Рыбаки

Бросили невода.

Ночь - густая, как куст ракит,

Тихая, как вода.

Собрат Кащея - тощий клещ

Мучает и сосет:

Вещь всегда - это только вещь,

Знак о тебе и всё.

Густо замешан звезд творог,

И крошки его слепят.

Есть в мире - Дом, и есть - Порог,

И нет в том мире тебя.

Хлеб и вода. Угар ночной.

Чертополоха жуть.

Легкой дорогой передо мной

Сияет Млечный путь.

2

В трамвайных ли предгрозовых звонках

Весь город жив, как будто бог из жести.

И тополя, как спицы с волчьей шерстью,

В старушечьих почти недвижимых руках.

Как раскаленный от стрельбы наган

Выталкивает пар - угля и серы,

Выдавливает зной нутро упругой сферы

Из дыма вер - в отместку всем богам.

Подобно ей - в мерцаньи сонных ласт

Плыл толчеей ручей мучительного кадра:

Из горловины жуткого, как заросли, театра,

От камня одуревшего и сна комедиантств.

Чаинки тел мешал сад, давший сень и дом.

Душней воды воздушное пространство.

Он с фиолетовым каким-то постоянством

Шел в переулок дня и упирался лбом.

И мальчик с крыльями, как ангел на горе,

Зеленым отсветом был освещен трамвая

И длился только миг - поденкой умирая

И возвращаясь в свой забытый Назарет.

Ты ни о чем сейчас со мной не говори.

Зеркальная река в дыму небесной фрески

Хребты гранитных плит очерчивает блеском

И с нежностью жука - ползет. И лак - горит.

Латунный цвет звонка. Пиши удушье гроз.

Фонтанка день и ночь - несет свои чернила.

Безумия тонка связующая сила

Гусиного пера и голоса волос.

3

Расходится влажный клубок бытия

В тот час, когда судорогою косою

В ковше небосвода свело полосою

И цвета брусники, и цвета лисья.

Ты пьешь этот час языками имен,

Волчица осенняя с лунною шерстью.

В шестах фонарей начинается шествие

Зарывшихся в шерсть и бесшумных времен.

Взрывая пространство ночей городских,

С бензином мешается запах ковыльный.

Сквозь толщу такую почти восковые

Оскалы личин: черемис или скиф.

Морока работы. По-рыбьи скорбя,

Как будто все сны отвергающий на спор,

Глаза разноцветные выпучив, транспорт

Слоняется призраком через тебя.

Твой заспанный свет ощущая спиной:

Фонтанка-несчастье, безумен и славен

Прозрачный - души фиолетовой - пламень,

Лакающий ночь