Книга Путешествие в Сибирь 1845—1849 - Матиас Александр Кастрен

я надеюсь на их пособие в изучении монгольского языка, решительно для меня необходимого.

Отправляясь на этих днях на восток от Кяхты, я думаю сначала ехать вдоль китайской границы и потом свернуть на большую дорогу, ведущую из Иркутска в Нерчинск. Еще не знаю, доеду ли я до Нерчинских рудников, далее же их не поеду. Возложенное на меня Академией поручение теперь буквально исполнено, и я жажду покончить мое семилетнее скитание. Твой друг забайкальский.

P.S. Во время моего пребывания в Забайкальском краю, вероятно, я не получу ни писем, ни посылок, потому что почта задерживается теперь распутицей. Здоровье мое плохо, но я надеюсь, что бурятские жрецы восстановят его своими небесными снадобьями.

II

Статскому советнику Шёгрену. Главный Нерчинский рудник, 18 (30) мая 1848 г.

Когда в начале марта я отъезжал из Иркутска, то совсем не был намерен оставаться до лета в пограничной забайкальской стране; рассчитывал, напротив, возвратиться через Байкал еще зимним путем. Но вот рассказывают мне в разных местах, что в Селенгинской степи, невдалеке от крепости Харачайской живут десять сойотских племен, надо удостовериться в действительном существовании их. Приехавши в Селенгинск, узнаю, что из этих племен, известных у бурят под общим названием соис, быть может, очень немногие происходят от сойотов, теперь же чистейшие буряты. Этим бы я покончил мои дела в Забайкалье, если бы дорогой не проведал, что забайкальская страна в особенности богата курганами и другими остатками древности, которые по данной мне инструкции я обязан был исследовать. Во время пребывания моего в Селенгинской степи мне посчастливилось быть свидетелем драгоценной находки, хозяин которой готов уступить ее Академии за дешевую цену. В надежде добыть что-нибудь для археологии и в то же время расширить мое этнографическое и лингвистическое изучение я решил проехать еще далее на восток, изъездить Забайкалье в различных направлениях.

С этой целью я выехал из Селенгинска в половине марта. Пробыв, благодаря радушному приему китайцев, несколько дней в Кяхте, из нее отправился я в Кударейскую степь, славящуюся множеством каменных холмов и курганов. Мне хотелось разрыть один из них, но вскоре должен был отказаться от этого, потому что земля не оттаяла еще, а у набранных для сей цели бурят не было и самых необходимых орудий. К тому же суеверные буряты боятся курганов, на беду мою, в самом начале работы поднялась страшная непогода, и все они разбежались в разные стороны с такой быстротою, как будто души усопших вышли из могил и преследуют их по пятам.

Проученный неудачей первой попытки, я отложил раскапывание курганов до времени, когда земля немного подтает. Впрочем, засим они и не вводили уже меня в искушение, потому что по выезде из Кударейской степи они попадались все реже и только весьма незначительные. Как эти, так и другие остатки древности встречаются здесь только в местах привольных, а таковых на моем пути было очень мало. Для того чтобы перебраться на нерчинскую сторону, я должен был ехать из Кударея по северо-восточному направлению до Петровских рудников и от них все далее, до Хоринской степи, lice это пространство — большей частью горы, леса, болота и топкие низменности. Не представляя большой поживы для археологии, оно точно так же бесплодно и в этнографическом отношении, потому населено по преимуществу русскими раскольниками. На всем длинном пути из Кударея до Хоринска я нашел только один благовидный предлог для остановки, и это знаменитый бурятский храм в Ара-Кирепо. Здесь около ста лам приняли меня с церемонией, подобающей, по монгольским религиозным обычаям, только Сакъямуни и другим бурханам. При вести о моем прибытии ламы облачились в свои богатые служебные одежды и, вооружившись различными инструментами, употребляемыми во время буддистского богослужения, выстроились в ряд в храмовой ограде. Лишь только я въехал в ворота, сотни труб и литавр подняли такой страшный гром, что мои полуобъезженные бурятские кони перепугались, сломали повозку, расшибли бы и меня, если б я заблаговременно не выпрыгнул из нее.

По прибытии в Хоринскую степь я остановился в беднейшей столетней лачуге волостного правления, где едва не лишился жизни от оторвавшегося от потолка железного бруса в полпуда весу, конец которого оцарапал мне висок. После этого memento mori я уложил мои бумаги и отправился вверх по реке Ане в недалекую степь, где английские миссионеры несколько лет тому назад выстроили дом, в котором со времени удаления их если и нельзя было достать ни куска хлеба, по крайней мере не подвергалась никакой опасности жизнь моя. Невдалеке от этого дома находится скала с несколькими весьма выветрившимися надписями, которые, не знаю почему, навели миссионеров на предположение, что на южной стороне скалы зарыты семь котлов с червонцами. Нисколько не рассчитывая на эти котлы, я велел разрыть один из курганов, находящихся под этими надписями, и нашел не семь котлов, но четверть лота самого чистого золота.

Пробыв несколько дней в Агинской степи, я пустился дальше по большой дороге, ведущей к Нерчинским рудникам. Дорога эта довольно беспокойна, потому что идет через леса, горы и болота. Близ истоков Уды степь вдруг превращается в дикую горную страну. Это Яблонный хребет, обнимающий своими гигантскими отрогами большую часть Нерчинской области. Я вступил в эту горную страну в весьма неблагоприятную пору. Накануне еще радовался я чистым, ясным небом, зеленеющим полем, распускающимися цветами и другими предвестниками весны, и вот небо заволоклось черными тучами, забушевал бурный ветер, и через несколько часов земля находилась уже под толстым снежным покровом. Я ехал в открытой телеге, и потому мне страшно хотелось где-нибудь укрыться от непогоды, но, по несчастью, по дороге не было ни одной деревни, ни даже бурятского улуса. Станции же, кроме страшной ветхости, состояли большей частью из одной комнаты, битком набитой пьяными ямщиками. Как ни неприятна была эта комната, я предпочел ее, однако ж, не меньшей неприятности провести всю ночь под открытым небом.

С рассветом следующего дня я был уже в Чите, бывшей прежде крепостью и ссылочным местом, а теперь простой деревне. Невдалеке от нее течет река Ингада, напоминающая своими островами, скалами и утесами Енисей и его притоки Абакан, Тубу, Сиду и другие. Дорога шла по бесплодным пустыням, по лесистым и безлесным возвышенностям и полям до самой китайской границы. Я часто сворачивал с нее в разные стороны, потому что мне хотелось познакомиться с нерчинскими тунгусами как в этнографическом, так и в лингвистическом отношении, собрать предания их, осмотреть надписи и другие остатки старины. Все это взяло столько времени, что