Книга Стальные боги - Замиль Ахтар

витражи, но Ашеру свет не обнимал.

– Дело сделано, – сказала она. – Моя молитва услышана.

Услышать эти слова я боялся больше всего. И желал этого сильнее, чем спасения своей вечной души.

– Ты не можешь вернуть мертвую к жизни, Ашера. Архангел этого не допустит.

– У него нет сил, кроме тех, что дает Она. Сон не существует без Спящей.

– Твои демоны меня не обманут. Моя Элли мертва и останется мертвой до тех пор, пока прохладный ветер от Фонтана не вдохнет в нее душу в день Воскресения.

Ашера рассмеялась.

– Твоя Элли и в самом деле мертва. Мудрость Хаввы далеко превосходит мою. И не Элли она привела как знамение для тебя.

– Что такое ты говоришь? Кого она привела?

Ашера вступила в полосу багрового лунного света, ее щеки красила розовым цветом радость.

– Это знамение ожидает тебя в тронном зале. Когда ты увидишь его, в твоей душе будет подведена черта между верой и неверием. И тебе придется выбрать, Михей. Станешь ли ты ее апостолом? Будешь ли Зачинателем?

Кто ждал меня в тронном зале? Я не хотел знать.

Я закончил молитвы.

А снаружи багровая луна смотрела на город; мир окрасился в красный. Темнота пожирала его. Луна низко висела в небе и казалась гигантским красным глазом, не скрывавшим злобы на человечество. Книга Беррина неверна, и затмение не в следующем месяце, а сегодня. Но какое чудо оно принесет?

Если там не Элли, то кто? Никто не достоин жизни больше, чем моя дорогая дочь. Она была сильной и благородной – ангельское перо, вырванное у ворона. И все же это от моей жестокой руки она…

Я ударил себя по голове, гоня эту мысль. Я не стал ждать и любоваться багровой луной, а спустился по ступеням с холма. Холодный ветер пронесся над миром. Подходя к дворцу, я обнаружил, что дорожки пусты. И охраны на входе нет. В коридорах, теперь выкрашенных в пурпурный и белый, стражей тоже не было.

Все они собрались в тронном зале. Он был полон паладинов в красном и черном, преклонивших колени перед золотым троном в благоговении перед чудом. Я пробрался сквозь них к тому, кто сидел на троне. Пожилой человек, седой, сухопарый и загорелый. Единственным ярким пятном была редкая каштановая борода. Он был в ночной рубахе, словно только проснулся. Что ж, так и было. Значит, вот он, знак, который должен меня тронуть. Вот кого Спящая вернула из мертвых вместо моей дочери.

Император Ираклиус смотрел на меня сверху вниз, как и всегда. Он сидел на троне, завоеванном мной, будто предназначался тот для него. Я поднялся на помост и взглянул в суровые орехового цвета глаза. Он ответил взглядом без слов, с безмятежностью императора, правившего дольше, чем я жил на свете. Я отнесся к его смерти как к пустяку, но его воскресение игнорировать не мог.

Он подался вперед и железным тоном, подобающим лишь царственным особам, произнес, глядя мне в глаза:

– На колени.

25. Кева

Несрин крепко обняла Сади и поцеловала в лоб. Забадары вопили от счастья и плясали в свете багровой луны, с цветами в волосах и хной на руках. Наша вера учит, что затмения – это знак могущества Лат и что они приносят верующим удачу. Мы надеялись, что возвращение Сади – предзнаменование грядущей победы.

Хумайра стояла рядом со мной на невысоком холме. Ее рыжевато-каштановые волосы были такими же, как у Сади, и янтарные глаза тоже. В обеих была необузданность, хотя Хумайра свою хорошо скрывала. Увести у Михея жену из-под носа…

Хумайра посмотрела на багровую луну, прошептала молитву, а потом безмятежно перевела взгляд на стоящую вдали дочь. Неужели не хотела ее обнять?

– Ты вырастила хорошую дочь, – сказал я.

– Думаешь, дочери пастуха позволили растить принцессу?

– Значит, ты родила хорошую дочь.

– Ее, как и других детей, растили эти жалкие евнухи. Ее кормили изысканными блюдами, обучали большие ученые и философы со всех концов света… И все же посмотри на нее. Судьба забросила ее на равнины, потому что здесь ей самое место.

Сади прошептала что-то Несрин на ухо, и та указала на нас. Интересно, сколько времени Сади не видела мать? Сади пошла к нам по берегу, забадары расступались перед ней, освобождая путь.

Сади была в слезах. Хумайра пыталась сдержаться, щеки у нее напряглись, но потом расплакалась и она. Мать и дочь обнялись.

– У тебя все хорошо? – спросила Хумайра.

Сади кивнула.

– Я давно перестала молиться… Я разочаровалась в милосердии Лат… И все же ты здесь.

Хумайра нахмурилась, сжимая узкое запястье дочери.

– Ты худее, чем горная обезьяна. Тебя что, не кормили? Вечером я что-нибудь приготовлю.

– Это меньшая из наших забот. – Сади то смеялась, то плакала. – Хотя я скучаю по абрикосовому пудингу, который ты когда-то готовила.

Ну хоть что-то хорошее произошло в этот день. Я вернулся в свою юрту, мечтая отдохнуть перед боем.

Кинн, как будто откладывая яйцо, восседал на ярко разукрашенном сундуке, где я держал боевую одежду. С тех пор как мы вернулись, он молчал. Едва бросив на меня взгляд, он продолжил смотреть на угли догорающего огня в очаге.

– Ты воссоединил мать и дочь, – сказал я. – Ты спас нас от императора. Ступай укради у кого-нибудь башмаки.

– Я нарушил главное правило. Ангел меня видел. А теперь луна кровавая! – Он взволнованно захлопал крыльями, перья полетели во все стороны и исчезли, опустившись на землю. – И, что еще хуже, я растянул мышцы, поднимая вас обоих на небеса, а ты не поцеловал ее!

– Сади помолвлена с будущим регентом. Мне нужно выбросить ее из головы, а не усугублять ситуацию.

Воспоминание о нашем путешествии к небесам навело меня на мысли о том глазе. Мне было плевать на медузу размером с гору. Тысячи ее пористых щупалец можно просто забыть как страшный сон. Но гигантский человеческий глаз все пульсировал страхом в моей душе… Я пытался изгнать его из памяти, но чем больше гнал его прочь, тем яснее видел, пока не обнаружил, что смотрю в огонь и дрожу всем телом.

В юрту ввалилась Несрин, с розами в косах и красной хной на шее. Она принесла мундштук для кальяна и уселась рядом. Как раз то, что нужно, чтобы отвлечься.

– Люблю успокоить нервы перед заварушкой, – сказала она, дыша на меня кумысом.

– Никогда не видел, чтобы ты курила.

– А я никогда не видела такой яркой луны. Это ночь обновления. – Она вздернула брови, указывая на кальян. – Он не разожжет