Книга Баловни судьбы - Марта Кристенсен

знаешь, о чем я говорю.

— Но... может, я загляну к тебе перед уходом, и мы немножко поболтаем…

— Нет... пожалуйста, не надо. То, что было тогда...

— Да... — подхватил он с надеждой.

— Пожалуйста, — умоляла она, — оставь меня в покое. Я просто не знаю, что мне делать.

— Но...

— Нет, пожалуйста. — В ее голосе послышались слезы. Она положила трубку.

37

Эрик Асп подошел к своему грузовику.

Нажав стартер, он увидел Стефана. Но у него не было охоты разговаривать с ним. Он просто не мог.

Он вообще не мог сейчас ни с кем разговаривать.

В горле стоял комок. Он включил зажигание, дал первую скорость и двинулся в путь.

Вот дом, где погибла Эльса... Где ее убили...

Он проглотил комок и поехал домой.

Пустыми глазами он смотрел прямо перед собой.

38

Никакой гражданской гвардии в Нюхеме не создали. Лето продолжалось. В жарких лучах солнца Химмельсхольм исходил по́том.

Бу Борг уже порядочно написал о Нюхеме и волне преступности. Полицейские патрули стали чаще прочесывать этот район. А кражи и ограбления не прекращались. Правда, тяжкие преступления случались теперь реже.

Ханс Линдстрём не посетил Фрица Стура в его служебном кабинете, но комиссар и не ждал его визита. Черт с ним. Стур не жаловал людей такого склада. И Ханс Линдстрём ему решительно не нравился.

Приближался август. Дни стали короче. Сумерки надвигались раньше, и вечера становились заметно прохладнее.

Однажды вечером в начале августа Майя Линдстрём сидела на балконе и вклеивала в альбом фотографии. Семья провела две недели в Дании, и вот снимки готовы. Надо вклеить их в альбом, чтобы не валялись и не собирали пыль.

Это были прекрасные дни. Дни отдыха, моря, солнца и лени.

В августовских сумерках Майя Линдстрём сидела за столом на балконе. Она была одна дома. Ханс ушел в кино. Енс тоже сегодня отсутствовал.

С ней был только альбом, летние фотографии, пачка сигарет, зажигалка, пепельница и стакан вина.

Она подумала, что, пожалуй, стоит взять транзистор. И, хотя это потребовало некоторых усилий, она не поленилась. Все же не так одиноко, когда чуть слышно журчит музыка.

Она откинулась на спинку и посидела немного, уютно вытянувшись в кресле: ноги на перилах, в одной руке стакан вина, в другой — сигарета. И музыка. И звуки большого дома, голоса людей и шум машин с улицы.

Наконец-то Ханс успокоился насчет этого злополучного собрания, думала она. Господи, до чего же он был зол в тот вечер, когда пришел домой и стал рассказывать, что там произошло. Про полицию, про парня, у которого убили жену. Прямо перед их дверью... Конечно, он жалел парня... но все-таки...

Он ходил злой много дней подряд.

Но теперь уже не заговаривает об этом.

Не мечет громы и молнии и не поносит тех жителей Нюхема, которые не соблаговолили явиться на собрание, которые не проявили ни интереса, ни желания принять какие-то меры.

Майя поставила стакан, ее рука легла на альбом. Альбом был толстый, со множеством листов.

Она раскрыла его на первой фотографии.

Они с Хансом, обнявшись, хохочут прямо в камеру. О господи! Как давно это было. Они только что поженились. Стоят на палубе у самых перил, крепко обнявшись, и хохочут, и такой у них счастливый вид! Десять лет назад. Снимал брат Ханса на пароме у Эланда. Тем летом они отдыхали на Эланде... Они с Хансом, его брат и жена брата... и трое сорванцов. Ну и, конечно, Енс... За эти десять лет многое изменилось.

Господи боже, до чего же Ханс молодо выглядит! Впрочем, он и сейчас такой же, во всяком случае по сравнению с ней.

Подстрижен очень коротко, чуть не наголо. Хотя десять лет назад короткие волосы были не в моде. Это, скорое, мода пятидесятых годов. В особенности у молодежи тех лет. Большинство школьников с началом летних каникул стриглись почти под ноль.

Она рассматривала узкое лицо Ханса, слегка запавшие щеки, тонкую оправу очков. До чего же юный, черт возьми!

Она подумала о нынешнем Хансе, десять лет спустя. Полудлинные волосы, полноватое лицо, стальная оправа очков по-прежнему тонкая, немодная.

А как они одевались десять лет назад! Сейчас все совсем иначе.

Она отхлебнула вина и перевернула лист.

Вот они на пирсе в порту, смотрят на море. Видны только их спины. И залив, вода, играющая в закатных лучах солнца. Девять лет назад. Годовщина их свадьбы в Торекове. Это Енс снял их, а они и не подозревали.

На верхней фотографии справа они стоят посреди лужайки и целуются. То же самое лето. На полуострове Бьере. Ханс слегка наклонился, а она приподнялась на цыпочки. Чтобы их губы могли встретиться. Это все Енс. Такой проворный. Ухитрялся снимать их, когда им и в голову не приходило. Но фотография получилась отличная зеленая летняя трава, бабочка, голубое небо и коровы на пригорке.

— А внизу фотография Енса. Такой маленький, худенький мальчик, и всего-то ему девять лет.

Она листала дальше, страницу за страницей. Задержалась на одном снимке. Ханс и она. На двухместном велосипеде на узенькой гравиевой дорожке среди сосен и елей, хохочут в объектив.

Да, надо же было такое придумать! Объехать на велосипеде половину Смоланда. Ночевать в палатке. Но как было здорово! Полная перемена обстановки, полное отключение от обыденной жизни. А Енса тем летом отправили в лагерь. Бойскаутский. В первый и последний раз.

Майя подлила вина и продолжала рассматривать снимки, переворачивая лист за листом.

Господи! — хихикнула она. Разве она не выбросила эту фотографию? Ханс, негодяй, снял ее голой. Конечно, не так уж много тут можно увидеть. И все же...

Она снова хихикнула, подлила вина и зажгла новую сигарету. Взглянула на часы. Скоро Ханс придет из кино. Если никого не встретит.

А вот это снято на Стрегет, в Копенгагене. Как прекрасен был тот уикенд в Копенгагене, в середине февраля! В Химмельсхольме, когда они уезжали, помнится, был снег метровой глубины и десять градусов мороза. А в Мальмё их встретила весна. И, когда они на пароме пересекали Эресунн, было солнце, тепло, чайки, весна. Даже пальто не понадобились. А как чудесно было в Копенгагене! Такие