Книга Барчестерские башни - Энтони Троллоп

— Я говорю за всех,— упрямо ответил тьютор.— Дело идет к тому, что скоро в стране не останется никакой жизни. Никто уже не годится для того, чтобы управлять собой или теми, кто ему подвластен. Правительство допекает нас, а печать допекает правительство. И все же настоятелем Барчестерского собора мистер Слоуп не будет.

— А кто будет смотрителем богадельни? — спросил мистер Эйрбин.

— Я слышал, что туда уже назначили мистера Куиверфула,— ответил Том Стейпл.

— Не думаю,— заметил декан.— Я считаю, что доктор Прауди не столь близорук, чтобы налететь на подобный риф. Да и у мистера Слоупа хватит благоразумия помешать ему.

— А может быть, мистер Слоуп не прочь, чтобы его патрон наскочил на риф,— сказал мизантропический тьютор.

— Но зачем ему это? — спросил мистер Эйрбин.

— Понять намерения подобного человека невозможно,— сказал мистер Стейпл.— Совершенно ясно, что он вертит епископом Прауди, как хочет, и столь же ясно, что он перевернул небо и землю, чтобы водворить этого мистера Куиверфула в богадельню, хотя должен был знать, что подобное назначение может очень повредить епископу. Пути такого человека темны, и страшно подумать,— с глубоким вздохом заключил Том Стейпл,— что от его интриг может зависеть судьба и благополучие многих хороших людей.

Ни доктор Гвинн, ни мистер Стейпл, ни даже мистер Эйрбин не подозревали, что этот самый мистер Слоуп напрягал все силы, чтобы водворить в богадельню их собственного кандидата, и что его изгнание из дворца, где, по их мнению, он укрепился столь прочно, было уже решено верховными силами епархии.

— Попомните мои слова,— сказал тьютор,— если этого Куиверфула запихнут в богадельню, а доктор Трефойл умрет, правительство наверняка назначит барчестерским настоятелем мистера Хардинга. Они сочтут себя обязанными что-то для него сделать после того шума, который наделала его отставка.

Доктор Гвинн ничего не ответил, но запомнил это предсказание. Если мистер Хардинг не сможет вернуться в богадельню, почему бы ему не стать настоятелем Барчестерского собора?

На этом совещание закончилось, не приведя ни к чему определенному, а на следующий день доктор Гвинн и мистер Эйрбин отбыли в Пламстед.

ГЛАВА XXXV Сельский праздник мисс Торн

Настал день уллаторнского праздника, и в Уллаторн съехался весь свет — во всяком случае, та его часть, которой мисс Торн разослала приглашения. Как мы упомянули, епископ вернулся домой накануне вечером, и с тем же поездом из Оксфорда прибыли доктор Гвинн и мистер Эйрбин. Архидьякон встречал декана со своей каретой, и по перрону прошествовала целая процессия церковных сановников.

Стэнхоупы отбыли в Уллаторн вышеописанным мерзким порядком. Элинор садилась в их карету, терзаемая дурными предчувствиями, но мистер Слоуп забрался в этот экипаж, исполненный торжества. Утром он получил весьма любезное письмо от сэра Никласа Фицуиггина. Правда, оно не содержало никаких определенных обещаний, но мистер Слоуп знал (во всяком случае, так ему казалось), что у государственных мужей не принято давать обещания. А сэр Никлас, ничего не обещая, намекнул на очень многое, выразил свое глубокое убеждение, что мистер Слоуп будет прекрасным настоятелем, и пожелал ему всяческих успехов. Правда, он добавил, что в подобных делах к нему за советом не обращаются, ибо он не член кабинета, и голос его, заговори он об этом сам, прозвучал бы втуне. Но все это мистер Слоуп счел официальной сдержанностью особы, занимающей высокий пост. В довершение его предвкушаемого триумфа перед самым отъездом в Уллаторн ему вручили еще одно письмо.

Кроме того, мистер Слоуп уже смаковал ту минуту, когда он поможет миссис Болд выйти из кареты доктора Стэнхоупа на глазах у всех уллаторнских гостей. Мысль об этой процедуре столь же радовала его, как страшила Элинор. Он твердо решил повергнуть к стопам вдовы себя и свое состояние, и столь благоприятное начало дня, казалось, обещало удачу и этому замыслу. Синьора последнее время была с ним очень неласкова. Правда, она принимала его и без гнева выслушивала его признания, но, позволяя ему называть ее прекраснейшей из женщин, целовать ее руку и объявлять себя ее обожателем, ее подданным, ее рабом, она безжалостно мучила его, язвила сарказмами и всячески высмеивала.

Все утро торжественного дня мисс Торн пребывала в великих треволнениях, но и в блаженстве. Мистер Торн, хотя праздник затеял вовсе не он, трудился не покладая рук. И все же, пожалуй, самым занятым, самым деятельным и самым энергичным из уллаторнцев был мистер Пломаси, управляющий. В дни отца мистера Торна, когда во Франции правила Директория, вышеупомянутый мистер Пломаси был послан в Париж с письмами к кому-то из видных роялистов, спрятанными в каблуке его сапога. Судьба его хранила, и он благополучно вернулся в Англию. Тогда он был очень молод, а теперь — очень стар, но этот подвиг обеспечил ему славу искусного политика и верного хранителя тайн, которая и ныне служила ему не хуже, чем в пору своего расцвета. Мистер Пломаси был управляющим Уллаторна более пятидесяти лет и никогда не утруждал себя работой. Но у кого хватило бы духа заставить рьяно трудиться человека, который благополучно провез в своем каблуке то, что могло бы стоить ему головы, будь он разоблачен? И мистер Пломаси никогда не трудился рьяно, а в последние годы и вовсе перестал трудиться. Он любил лесные прогулки, а потому отбирал деревья, которые пора было рубить. Он любил садоводство, а потому садовники не смели ни вскопать новую клумбу, ни посадить новый куст без его на то санкции. В этих вопросах он частенько расходился со своей хозяйкой, но весьма редко позволял ей настоять на своем.

Но в случаях, подобных настоящему, мистер Пломаси бывал великолепен. Он близко принимал к сердцу честь семьи, он свято чтил законы гостеприимства и в таких случаях властно забирал бразды правления в свои руки, а хозяин и хозяйка беспрекословно ему подчинялись.

Надо отдать мистеру Пломаси справедливость: как ни был он стар, эту работу он знал и справлялся с ней отлично.

Празднество должно было начаться следующим образом: Знать (как низшие классы в сельских местностях метко именуют высшие) будет завтракать, а незнать — обедать. Для этих двух банкетов предполагалось воздвигнуть два шатра — шатер для знати по эзотерическую или садовую сторону скрытой изгороди, а для незнати — по экзотерическую, луговую сторону. Оба шатра были гигантских размеров — шатер по ту сторону изгороди особенно, но мистер Пломаси объявил, что и тот и другой окажутся маловаты. А потому для знати накрывались еще столы в зале, а для уллаторнских батраков — под открытым небом.

Лишь те, кто хоть раз принимал участие в подобных приготовлениях, способны понять, с какими трудностями пришлось столкнуться мисс Торн. Не будь она с ног до головы сотворена из лучшего китового уса, скрепленного лучшей йоркширской сталью, она пала бы под их тяжестью. Если бы мистер Пломаси не понимал, чего по праву ждут от человека, некогда носившего судьбы Европы в своем сапоге, у него опустились бы руки и его покинутая госпожа погибла бы среди шестов и парусины.