Книга Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

Уперев руки в бока, Вышеслав рассматривал секиру в стене, невольно воспринимая ее как живого врага.

– Много чести Ерику – моему отцу его подарков не надобно! – сказал он.

Подняв руку, Вышеслав крепко ухватился за резную рукоять секиры, с силой дернул и вырвал ее из стены. Покачивая в руке поверженную Крушительницу Черепов, князь повернулся к Ильмере.

– За обиду его сего подарка мало! – сказал он. – Свейскому князю пошлю. Пусть помнит – и мы ведь корабли снарядить можем. Где там его стольный город, от моря далеко ли?

– Что делать-то будем, княже, решай! – вполголоса напомнил Приспей.

Вышеслав вздохнул, лицо его погасло. Тяжелее всех битв и походов оказалась эта княжеская обязанность – решать. Решай, потому что ты – князь, а значит, самый мудрый, самый умный и всегда будешь прав. Люди глаза отведут, а вот что тебе ночью совесть скажет?

– Ты, княже, как знаешь, а только если ты моему мужу не веришь, то и меня с ним в поруб сажай! – решительно потребовала Ильмера. – Только тем ты себе немного чести прибавишь!

– Кто раз предал, тому веры нет! – свирепо прошипел Коснятин.

Вышеслав отвел глаза. Он был как меж двух огней между Ильмерой и Коснятином, как меж двух острых клинков. И пройти надо, деваться некуда. Посадить в поруб родную дочь Столпосвета он не решался, да и не верилось ему, что такая молодая красивая женщина может быть в чем-то виновата. А что он будет делать, когда перед ним встанут разом Коснятин и Столпосвет? Один из них будет требовать казни злодею, а другой будет просить о милости к своему зятю. Кого слушать тогда?

И еще одна мысль не давала Вышеславу покоя. Ерика привел в Ладогу Вингол, об этом ему говорили десятки людей. А именно он, князь, позволил прогнать Вингола из Новгорода. И именно его мать, княгиня Малфрида, дала ему серебра, чтобы купить корабль. Совесть Вышеслава была чуткой и острой – он знал, что в этой истории поиски виноватых надо начинать не с Оддлейва, а с себя. Но вслух об этом не скажешь. На то он и князь, чтобы быть всегда правым.

– Пошлите за Столпосветом в Новгород, – велел Вышеслав гридям. – Он у нас правду лучше всех знает, пусть он и советует, что здесь делать.

Коснятин остался недоволен, но больше не возражал. Дружина Вышеслава остановилась в Княщине – ведь княжий двор в детинце сгорел. Вот Вышеславу и пришлось принять гостеприимство того человека, которого он собирался судить. Ох, не в веселую годину отец наградил его княжьей шапкой! Да и когда видали их, веселые годины, на Русской земле? Век за веком отец передает сыну меч, и не видно впереди таких веков, когда меч этот заснет в ножнах.

Въезжая по знакомой дороге в Ладогу, Милута едва узнавал родной город. Рассказы дочери и Ило несколько подготовили его к тому, что предстоит увидеть, но все же такого он не ожидал. Ладоги просто не было; казалось, он по ошибке забрел в совсем чужое место, дикое и страшное. Уже несколько дней по чудским лесам ходил слух о том, что викинги ушли. Осторожный Милута предпочел бы пересидеть в лесах еще некоторое время, но Загляда никак не соглашалась на это и отчаянно требовала немедленного возвращения. И Милута согласился. Теперь же, проезжая по Околоградью и глядя на черные пожарища, он с ужасом ожидал, что же увидит на собственном дворе. Неужели он остался бездомным? Неужели нет больше дома, помнившего его дедов и прадедов, дома, где увидел свет он сам и его дочь, где умерла жена?

Корабельная улица уцелела больше других – перемена ветра спасла ее и всего несколько крайних дворов погорело. Но покосившиеся плетни, сорванные ворота, разоренные запустелые дворы ясно говорили, что участь ее обитателей была не лучше остальных.

– Вон двор Середы! – сказала Загляда из-за Милутиного плеча. Она сидела на его коне позади седла, держась за отцовский пояс.

Милута придержал коня. Он не мог без содрогания думать о том, что случилось с его дочерью и что могло бы случиться, если бы не Тормод. Его тянуло взглянуть на то место, где северный разбойник связывал ей руки, и гнев поднимался в честном и миролюбивом сердце купца.

– Глянь! – Ехавший впереди Спех обернулся. – Двор Середы-то как стоял, так и стоит! Давайте-ка туда! Мы с ним приятели были, теперь за наследников сойдем!

– Не гневи богов! – упрекнул его Милута и горестно вздохнул. – До чего же хороший человек был хозяин! А теперь и могилы не сыщешь… Если есть у него могила…

Сорванная створка ворот так и лежала в стороне. Но дверь большой избы нежданно растворилась, и на крылечко вышел старик в длинной холщовой рубахе.

– Что за люди? – отрывисто спросил он.

Спех соскочил с коня, удивленно поглядел на старика, а потом поклонился:

– Ты не признал меня, дедко Надей? Спех я, купца Милуты человек. А вот он и сам.

Милута тоже подошел к крыльцу и поклонился старику. Это был отец братьев-корабельщиков.

– А… Медведев хозяин, – глухо сказал он, словно припоминая что-то произошедшее много десятилетий назад. – Прибыли из лесу-то… Мы об вас поначалу тревожились, а судьба нас вон как рассудила…

Выслушав приветствие Милуты, старик повернулся и ушел в дом. Милута озадаченно потер бороду, боясь, что напрасно потревожил чужое горе. Вдруг дверь открылась снова, и на крыльце показался… сам Середа. Но гости не сразу узнали его: за прошедшие недели он постарел лет на десять. На лице его прорезались глубокие морщины, русые волосы наполовину поседели, а сам он странно согнулся на правый бок. Но самым страшным были его глаза: прежде живые, внимательные и веселые, теперь они потускнели, помертвели, как остывший пепел. Изумленно вскрикнула Загляда, удивились и другие, поскольку с ее слов все считали корабельщика мертвым.

– Ты откуда, человече? – воскликнул Милута. – Или Сварог тебя назад отпустил отца проведать? Или мне сон видится?

– Не сон тебе видится, а явь истинная, – ответил Середа, спускаясь с крылечка. Он опирался на клюку, но двигался неловко и медленно. – Не срок мне, видно, был помирать – а не в свой срок никакой лиходей не зарубит. Ребра он мне мечом просадил, а убить не убил – отец с матерью выходили…

Тут он увидел Загляду и удивился не меньше, чем она при виде его.

– И девка твоя цела! Да как же… Где же ты ее взял…

Середа смотрел на девушку, как на невозможное видение, – он считал, что и ее увезли викинги.

– Боги сохранили мне дочь, она варягам не досталась, – ответил Милута.

– Ну, что стоим? – сказал Середа. – На вашем-то дворе, слышали, теперь посадник сидит. Тоже погорелец. Живите у меня покуда. Распрягайте коней, заходите кто в какой дом хочет – места у нас теперь много.

Так двор корабельщиков снова ожил. Купцы и ратники заняли не только избы, но и опустевшие амбар и хлев, даже в сенях и в баньке устроили себе лежанки с мешками в изголовьях. Задымили очаги, в больших котлах варилась похлебка. К счастью, по дороге через лес Велес послал на копья Милутиным кметям кабана, а иначе и на ужин едва ли что-нибудь удалось бы раздобыть – в Ладоге теперь трудно было найти еду. До нового урожая было еще неблизко. Оборотистые новгородские купцы уже подвозили понемногу ячмень и рожь, но уцелевшим ладожанам было нечего дать взамен. Милута привез из чудских лесов хорошие меха, но новгородцы предлагали взять их по такой цене, что Милута в негодовании обещал лучше побросать их в Волхов. Часть мехов он послал с одним из товарищей купцов в Новгород, наказав привезти оттуда съестных припасов и кое-чего для обихода, взамен пропавшего в доме, а пока приходилось обходиться дичью и рыбой.