Книга Лунный парк - Брет Истон Эллис

Зато я отлично помню, как, слушая это, целенаправленно шел к комнате Робби.

– Что забрать? – спросил я.

– Он сказал, что останется на ночь у друга.

– Какого друга?

– У Эштона, наверное, – Она помолчала. – Да, точно-точно, он говорил про Эштона. (Прежде чем войти в комнату, я что-то пробурчал, и вспомнить, что именно, 18 ноября я не смог, не помнила и Марта Кауфман, зато писатель уверен, что я сказал: «Зачем Робби что-то забирать, если Эштон живет в соседнем доме?») – Да какая разница, Брет. Ну, взял какую-то одежду. Ну, поднялся в свою комнату на десять минут. Надин Аллен заберет их из кино и к четырем привезет домой…

– Дай мне, пожалуйста, его мобильный.

Марта вздохнула – чем жутко меня разозлила, я запомнил эту вспышку гнева – и дала номер.

– Я скоро буду в гостинице, – сказал я, – увидимся минут через двадцать.

– Ты не хочешь с Сарой поговорить…

Я повесил трубку и набрал Робби.

Я ждал возле его двери. Он не отвечал.

Но причин для беспокойства у меня не было, и сообщения я не оставил.

А зачем?

Он с друзьями пошел в «Фортинбрас» посмотреть кино и, когда сеанс начался, как приличный человек выключил звонок (сценарий, максимально удаленный от того, что случилось в тот день), а потом мы увидимся в гостинице, и хотя переезжать из «Времен года» обратно домой мы не собирались (и вряд ли когда-нибудь соберемся), я не возражал, чтобы Робби остался на ночь у Алленов (хотя в тот момент я и нервничал, ведь на следующий день ему в школу), а в среду вернется Джейн, и жизнь наша потечет по руслу, намеченному в тот июльский день, когда я принял предложение Джейн и переехал в округ Мидленд. Я с воодушевлением подумал о предстоящих каникулах, хотя и стоял перед обгрызенной, треснувшей дверью. (Я не помню, как открыл дверь в комнату Робби, но почему-то первая мысль, пришедшая тогда в голову, запала мне в память. Я вспомнил пикник в парке Горацио и как Робби, указывая на ночное небо, сказал: звезды, которые ты видишь в ночном небе, на самом деле не существуют.) Комната не изменилась с тех пор, как мы бежали из дому в среду ночью.

Незастеленная кровать, сдохший компьютер. Открытый шкаф.

Я медленно подошел к окну и взглянул на Эльсинор-лейн.

Обычный воскресный день, спокойствие, все в мире на своих местах. (Думал ли ты когда-нибудь, что напишешь такое предложение?) Я оставался в комнате довольно долго, все осматривал.

Но кое-чего я не сделал: не обернулся.

Я зашел в комнату. Постоял у окна, размышляя о своем сыне и о мотивах его поведения. Но я не видел того, что было у меня за спиной.

Я сначала не понял. На это потребовалось какое-то время.

Обернувшись, я увидел, что на фотообоях с изображением пустынного скейт-парка огромными красными буквами накарябано:

ИСчезНИ

ЗДесь Я резко втянул воздух, но запаниковал не сразу.

А паники не случилось, так как внимание мое привлекло что-то на полу, и ужас сменился любопытством.

Оно лежало рядом с открытой дверью, чуть сбоку.

Приблизившись, я решил, что это какая-то большая миска из жеваной газетной бумаги (так оно и было), в которую кто-то положил два черных голышка.

Я подумал, что это, может, арт-объект какой-нибудь, домашнее задание.

Но черные камни были влажными. Они блестели.

И, присмотревшись, я понял, что это на самом деле.

Это же гнездо.

А черные овоиды были вовсе не из камня.

Тут уж я сообразил, что это.

Это же яйца.

Рядом с дверцей шкафа было еще одно гнездо. (А потом еще одно обнаружилось в гостевой.) Я тут же вспомнил, о чем предупреждал меня Миллер.

Миллер говорил, что фумигация необходима, дабы на момент начала чистки в доме не было ни одного живого существа.

Вот зачем требовалась эта процедура: духи, демоны ищут любое существо, чтобы войти в него и «продолжить свое бытие».

Вопрос: а что, если игрушка спряталась и переждала?

Что, если Терби скрывается где-то здесь?

Что, если он пережил химическую обработку?

А что, если в него вошел демон?

Связь между игрушечной птицей и гнездами обнаружилась сразу и казалась вполне здравой.

Помню, как я ринулся из комнаты и слетел по лестнице, хватаясь за перила, чтобы не упасть.

Добежав до фойе, я стал набирать Робби.

И опять же точно не помню, но вроде бы, когда я ждал, чтоб оставить сообщение, я заметил Виктора.

Опять же из-за Виктора сообщения для Робби я не оставил. (Но позвони я в третий раз, и мне – как и многим другим, звонившим после меня, – сказали бы, что телефон отключен.) Виктор лежал на мраморном полу фойе в позе эмбриона и подрагивал.

Это был уже совсем не тот весело скалящийся пес, что выскочил мне навстречу всего несколько минут назад.

Он подвывал.

Услышав, что я приближаюсь, он поднял на меня грустные, остекленевшие глаза и снова задрожал.

– Виктор? – прошептал я.

Я присел на корточки, чтоб его погладить, и Виктор лизнул мою руку.

Шуршание языка по сухой коже внезапно перекрылось каким-то хлюпаньем, исходившим от задней части пса.

Виктор сблевал, не поднимая головы.

Я медленно поднялся и обошел его сзади, откуда доносились влажные звуки.

Когда я поднял песий хвост, у меня чуть не выскочили мозги.

Анус собаки был растянут до невероятных размеров, сантиметров двадцать в диаметре.

Оттуда свисала нижняя часть Терби и, трепыхаясь из стороны в сторону, чтобы легче проскользнуть, медленно исчезала в отверстии.

Я замер.

Помню: досмотрев, как исчезли игрушечные лапки, отчего пузо собаки вспучилось, но тут же втянулось обратно, я машинально нагнулся поближе.

Виктора снова тихо стошнило.

На короткий миг все замерло.

И тут пес забился в конвульсиях.

Я уже потихоньку пятился.

Но Виктор – или кто другой – заметил мое движение.

Он вдруг резко вскинул морду.

Поскольку собака преграждала дверь на улицу, а переступать через нее мне не хотелось, я стал отходить к лестнице.

Я рассчитывал каждое движение.

Хотел притвориться невидимым.

Скулеж вдруг обернулся рычанием.