Книга Ваниль и шоколад - Звева Казати Модиньяни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну почему я раньше не выставила его за дверь? Зачем так долго ждала? – с досадой спрашивала себя София.
Ей пришлось признать, что она любила его, потому и терпела так долго. Да, она была без памяти влюблена в профессора Варини, очарована его обаянием, блеском, шармом, эрудицией, красноречием. В этот вечер случилось чудо: она увидела его таким, каким он был на самом деле: человеком, приближающимся к старости, отнюдь не красавцем, амбициозным эгоистом, бесчувственным к переживаниям других людей. В этот момент она освободилась от любви к нему. Герой мифа ей разонравился. Растянувшись на постели, слепо глядя в мелькающие на телеэкране картинки, София потянулась к телефону и набрала номер своего адвоката.
– Я хочу развестись с Варини, – объявила она. – Мне нужен скандальный развод с треском и фейерверком. Он должен получить свое сполна. Я сообщу тебе все детали.
Потом она испустила долгий вздох облегчения. Под предлогом развода надо будет отменить договоренность с министром и сенатором. Они оба не вызывали у нее уважения, и она поддерживала с ними отношения, только чтобы угодить мужу.
Затем она позвонила Лючии.
– Знаешь, я тут подумала, и мне понравилась твоя идея совместного отдыха. По-моему, это отличная мысль, тем более что сегодня вечером я выставила за дверь этого подонка, – сообщила София.
– Ты возьмешь меня с собой на яхту? Как я рада, тетя София! – воскликнула Лючия.
– Вот и отлично. Девушки штурмуют Средиземноморье. Что скажешь?
– Скажу, что это хорошее название для фильма, – одобрительно отозвалась Лючия.
Она знала, что с Софией ей будет весело. И может быть, она сумеет забыть испанского танцовщика.
Сенсационная новость настигла его по телефону. Поначалу он не поверил своим ушам.
– Тебя перевели в следующий класс, – объявил Леле, его школьный товарищ.
– Не пудри мне мозги, – обиделся Даниэле.
– Богом клянусь! Мама меня чуть не силой отволокла в школу посмотреть списки. Такую оплеуху закатила – до сих пор больно. Меня вытурили, тебя перевели. Теперь мне устроят семейный суд, и приговор я уже знаю: никаких каникул, летние курсы, пересдача, новая частная школа. Полный облом! – пожаловался Леле.
– Да, не повезло, – посочувствовал другу Даниэле.
Сам Даниэле в школу так и не пошел. Все утро он провел, слоняясь по дому. Ему страшно было зайти в школьный вестибюль и посмотреть списки самому. Он был уверен, что его оставят на второй год. Он и теперь все еще не верил, поэтому решил позвонить другому однокласснику. Тот подтвердил слова Леле.
Теперь он был так счастлив, что ощутил настоятельную потребность поделиться с семьей своей радостью. Увы, дома никого не было, кроме Луки, даже Присцилла ушла за покупками. Даниэле отправился в комнату к брату и застал его за письменным столом. Самсон, свернувшийся у его ног, недовольно зарычал при появлении Даниэле.
– На место! – прикрикнул на него Даниэле. – Что ты делаешь? – обратился он к брату.
Малыш не ответил. Положив на лист бумаги раскрытую ладошку, он старательно обводил ее фломастером. Закончив чертеж, он поднял руку.
– Я написал свою руку, – сказал Лука.
– Ты ее нарисовал, – поправил его Даниэле.
– Нет, написал.
– Ладно, ты ее написал. Может, теперь напишешь ногу? – насмешливо спросил Даниэле.
– Уже сделано, – объяснил малыш, вытаскивая из стопки другой лист, в центре которого красовался контур его босой ножки.
– Меня перевели, – объявил Даниэле.
– Нога идет к маме. Рука до нее дотрагивается, – шептал Лука.
– О господи, что ты хочешь сказать?
– Не знаю, – вздохнул Лука.
Он вдруг торопливо скомкал оба листа и бросил их в корзину.
– Нет, погоди! Чтоб с тобой говорить, нужен переводчик, – пошутил Даниэле. Он подобрал листки, разгладил их на столе и принялся рассматривать, а сам тем временем повторил: – Ты слышал, что я сказал? Меня перевели в следующий класс!
– А мне-то что? – буркнул Лука.
– Вот дубина! – рассердился на него Даниэле.
Лука бросился на кровать, и Самсон последовал за ним, готовый играть. А Даниэле подумал, что, хотя его и перевели, ему еще предстоит провести два месяца каникул на какой-то занюханной ферме в Ирландии, потому что его отец уже дал задаток некой госпоже О'Доннелл за кров и питание и даже оплатил его проезд до места.
Его друзья будут развлекаться, разъезжая по всей Европе, их ждут увлекательные приключения, а он должен торчать в богом забытой дыре, на полях, продуваемых всеми ветрами, и компанию ему составят разве что овцы. Правда, до отъезда оставалось еще десять дней, а поскольку он не остался на второй год, можно будет попытаться уговорить папу и маму пересмотреть планы на лето.
– А я вот очень рад, что меня перевели. Хочу позвонить маме и рассказать ей. Она тоже будет довольна, – проговорил Даниэле.
– Маме дела нет ни до тебя, ни до меня, – сказал Лука.
– Ты хочешь, чтобы она вернулась. Верно?
– Видеть ее больше не хочу!
– А вот и врешь! Ты «написал» свою ногу, чтобы пойти к ней, и руку, чтобы до нее дотронуться, – стоял на своем старший брат, уличая младшего его же рисунками. – У меня идея. Помоги мне вынести из дому моего змея.
– Зачем?
– Я продам его обратно Луиджи.
Так звали торговца экзотическими животными, у которого Даниэле купил питона. Его лавка находилась в конце квартала.
– Он тебе больше не нужен? – удивился Лука.
– Меня не будет весь июль и август. Кто о нем позаботится?
– Только не я. Твой питон не нравится Самсону. А значит, и мне тоже не нравится. Давай сам с ним разбирайся.
После той последней ссоры с отцом и памятных пощечин Лука стал еще более строптивым, даже сварливым. Он пускался в споры по любым пустякам. Ему все больше не хватало присутствия матери.
– Нет, слушай, меня и вправду осенило. Луиджи даст мне денег, и мы с тобой осуществим мой гениальный план, – настаивал Даниэле.
– Что значит «гениальный план»?
– А вот поможешь мне отнести питона, тогда и узнаешь!
– А может, я не хочу знать? – лукаво спросил Лука.
– Ты мне все равно поможешь, потому что это приказ, – твердо заявил Даниэле.
– Мне противно на тебя смотреть, – сказал Лука. – Сначала нянчишься с питоном, а потом хочешь его отдать. Я ни за что не отдал бы Самсона, даже за новый конструктор «Лего».
– Заткнись, засранец, что ты городишь всякую чушь!