Книга Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел

— Он тоже служил ей верой и правдой. Эти земли он получил в награду.

— Думаю, это не вся правда. Потому ты и не хотел, чтобы Ландис остался здесь.

— Да, — помедлив, сказал старик. — Ты очень проницателен. Мы с Ландисом научились использовать предметы, оставшиеся от древних — народа, существовавшего задолго до того, как ты сражался со своими врагами, Скилганнон. Их могущество превышало всякое воображение. Мы, несмотря на все наши открытия, узнали лишь малую часть. Это все равно, что держать в руках прелый листок и пытаться по нему угадать, каким было дерево.

Твердо мы знаем лишь то, что древние уничтожили сами себя, но, как и почему, остается тайной.

— Все это крайне интересно, но не лучше ли нам придерживаться собственной тропки?

— Да, конечно. Прости, мой мальчик. Я отвлекся. Ты хочешь знать, почему Ландис оказался в такой милости. — Старик помолчал, будто собираясь с мыслями. — Это он нашел ее кости и отвоевал для нее право на новую жизнь. Когда он добился успеха, мы с ним еще глубже проникли в науку древних, чтобы дать ей бессмертие. Так мы создали Вечную.

— Теперь понятно, за что она вас наградила. Но почему вы стали бояться ее?

— Один из ответов — это ты, мой мальчик. Благословенная и ее пророчество. Ты знаешь, о ком я говорю?

— Это Устарте. Она пришла ко мне перед последней битвой и попросила исполнить ее желание.

— Она хотела сама распорядиться твоими похоронами.

— Да.

— Она в самом деле была так мудра, как гласит предание?

— Я плохо знаю ваши легенды. Те, в которых говорится обо мне, просто смешны. Но Устарте была мудра, это так. Она сказала мне, что видела много будущих, и некоторые из них вселяют отчаяние.

— Не говорила ли она, зачем ей нужно твое мертвое тело?

— Нет. Да я и не спрашивал. Все мои мысли были отданы битве со згарнами. Устарте заверила меня, что я одержу в ней победу.

— Так и вышло.

— Да.

— Ты не трогал Мечи Дня и Ночи больше десяти лет. Что заставило тебя взяться за них снова?

— У меня не было выбора. Мне стукнуло пятьдесят четыре, и мой расцвет давно миновал. Мечи помогли мне.

— Они же стали твоим проклятием, Скилганнон.

— Я знаю.

— Из-за них ты и блуждал в Пустоте столько веков. И не мог пройти в зеленые кущи.

— Нет, не из-за них. Ни в одной из легенд не говорится обо всех злодеяниях, которые я совершил при жизни.

— Ты говоришь о резне в Пераполисе.

— Откуда ты знаешь о ней? — удивился Скилганнон.

— Я знаю много такого, чем пока не делился с Ландисом. Мы беседовали с тобой в Пустоте. Сначала ты не желал возвращаться. Твоя душа признавала, что заслужила эти скитания. Но когда демоны нападали, ты дрался с ними. Ты не хотел, чтобы твоя душа погибла навеки.

— Этого я не помню.

— Со временем вспомнишь. Ты теперь вновь стал существом из плоти и крови, а воспоминания плоти возвращаются гораздо быстрее, чем духовная память.

— Для чего я здесь, Гамаль? Что нужно от меня Ландису?

— Он сам толком не знает, — пожал плечами старик. — И я не знаю. Возможно, все это пустая затея. Мне сдается, что ты, даже с мечами в руках, не сможешь одолеть полчища джиамадов. Это тайна, Скилганнон. Жизнь полна тайн. — Гамаль, запахнувшись в одеяло, проковылял на балкон. Скилганнон вышел следом. Старик сел в плетеное кресло с мягкой подушкой для спины. — Красиво, правда? — сказал он, указав тонкой рукой на горы.

— Да, — согласился Скилганнон.

— Я до сих пор вижу их мысленным взором, а если понадобится, могу направить туда свой дух. Я уже делал это и наблюдал твою встречу с нашими джиамадами. Тебя нелегко напугать.

— Кого они там убили?

— Думаю, ты и сам знаешь. Большой Медведь убил джиамада, которого ты повалил. Перегрыз ему горло. Когда-то давно, — вздохнул Гамаль, — Медведь был хорошим человеком. Моим другом.

— А вы превратили его в зверя.

— Пришлось. Чего не сделаешь, когда волки сбиваются в стаи. — У Гамаля вырвался слабый смешок. — Это я дал ему такое имя. Будучи человеком, он очень любил медведей. Эта любовь и стоила ему жизни. Он постоянно ходил в горы, наблюдал за ними, изучал их поведение. У него осталось много записей о них. Однажды у горного водопада он встретил медведицу с медвежатами, и она вдруг накинулась на него. Видел ты когда-нибудь, как нападают медведи?

— Да. Быстрота у них устрашающая для таких крупных зверей.

— Он испытал это на себе. Охотники нашли его и принесли назад, но мы ничего не смогли поделать. Он был весь искалечен, к тому же раны воспалились. Умирая, он выразил желание стать джиамадом. Мы смешали его с молодым медведем.

— Он помнит, кем был раньше? Гамаль покачал головой.

— Кое-кто из джиамадов помнит, но такие недолго выдерживают. Сходят с ума. Обычно после смешения возникает новая личность. Человеческие свойства — дружба, преданность — чаще всего отмирают.

— Ваши джиамады все добровольцы?

— Нет. В основном это преступники — воры, разбойники, насильники и убийцы. Суд приговаривает их к смерти, а во время казни их смешивают.

— Неразумно, мне кажется, делать убийцу еще более сильным.

— Неразумно, да, но на это у нас есть средство. Ты заметил камни у них на висках?

— Да.

— Через эти камни мы управляем джиамадами. Мы можем вызывать у них удовольствие или боль, можем убить их или сохранить им жизнь. Они знают об этом и потому слушаются. У джиамадов Вечной таких камней нет. Но ее не заботит, что они могут взбеситься и перебить сколько-то там крестьян.

На балконе подул свежий ветерок. Гамаль поежился и вернулся в комнату, где горел огонь в очаге. Старик опустился на колени, протянул руку к пламени, нашел ощупью полено и добавил в очаг.

— Быть слепцом — такая докука.

— Мне думается, если ты способен смешивать человека со зверем, то и глаза свои можешь вылечить, — заметил Скилганнон.

— Могу — но больше не стану этого делать. — Старик снова уселся в свое кресло. — Я прожил много жизней и в самонадеянности своей думал, что служу высшей цели. Оказалось, это обман. Возрожденные часто себя обманывают. Раз мы бессмертны, то важней нас будто бы и на свете никого нет. Что за вздор! Однако поговорим о тебе. Чего бы тебе хотелось?

— Не знаю пока. Только не идти опять на войну — это уж точно.

— И вполне объяснимо. Ты провоевал в Пустоте тысячу лет. Кому угодно с лихвой бы хватило.

— С кем я там дрался?