Книга Мой брат, мой враг - Иван Козлов

Захар смягчился, мечтательно погладил короткий белесый чубчик:

— Мать с маслобойни принесет, у нее там знакомая работает.

— Вот и ладненько. Но сеструху-то пригласишь свободу нашу обмыть?

— Я ж тебе говорю: она студентка, в Ростове учится, на экономическом.

Дойник сидел, откинувшись на спинку стула, вытянув ноги, курил сигару, и пепел падал прямо на светлый полированный стол. Несмотря на жару, одет он был в темный костюм, и огромный, безобразно повязанный узел яркого галстука плотно стягивал у основания его длинную шею.

Казалось, что Чеха он слушал вполуха, невнимательно, и больше был занят созерцанием новых обоев, лишь вчера украсивших его офис. В кабинете еще стоял запах извести и краски.

Чех наконец закончил говорить и неуютно поежился, предчувствуя, какую реакцию вызовут сейчас его слова. И он не ошибся.

— Засранцы! Думаете, это вы для меня денег не привезли? Нет, это вы их для себя не привезли! И раз не хотите зарабатывать…

Чех осмелился перебить шефа:

— Почему не хотим? Но я еще раз говорю, Пал Палыч: их было десятка полтора. Нас там прибить запросто могли. А Толяну морду начистили.

— …Если боитесь зарабатывать, — несколько изменил свою же фразу Дойник и опять стряхнул пепел на стол, — то зачем вы мне нужны? Мне что, кормить, кроме вас, некого?

— Мы не боимся, Пал Палыч. Но вы сто раз предупреждали, что не надо самодеятельности, вот потому я и пришел все доложить и посоветоваться, что делать дальше.

— Посове-етоваться! — сказал врастяжку Дойник, выпрямился наконец на стуле, бросил докуренную до пальцев сигару в мусорную корзину и положил руки на стол. — Ну, слушаю я твои советы. Выкладывай, что предлагаешь.

Чех дернул плечами:

— Что скажете, то и сделаем. Я соберу своих, умоем мы этого Бильбао.

Дойник скривился:

— Их десятка два, вас с полсотни… Ты знаешь, какой потом разбор полетов будет? Шум на всю страну, ментов пришлют на каждого брата по десятку, копать станут. А нам светиться пока не надо, Чех.

Чех тут же согласился:

— Не надо, конечно. Тем более у самого Бильбао дядя милиционер. Капитан.

Дойник бросил на парня удивленный взгляд:

— И ты, засранец, предлагал тут драку устроить? Знал, что у этого типа выходы на ментуру, — и предлагал?

— Я ничего не предлагал, я пришел рассказать все, как было. Я пробовал с ним договориться, на свой страх и риск, между прочим. Сказал, оставь себе пятьдесят процентов, и разойдемся. Он не захотел и этого.

— Щедр ты чужие деньги разбазаривать. — Дойник встал, подошел к окну, тронул пальцем свежие пятна краски на стекле. — А что за капитан? Откуда? Я в районе вроде всех знаю.

— Да оттуда же, откуда и Бильбао.

— Что за кликуха такая чудная?

— Не знаю. Его фамилия Калганов, зовут Сергей. А дядя — Рыков. Ну, который в милиции работает.

— Рыков? — Дойник прищурился, потер висок. — Помню такого. Я его еще старшим лейтенантом знал. Заезжали как-то к нему вопросы решать…

Павел Павлович Дойник сам никаких вопросов, конечно, не решал. Был он водителем второго секретаря райкома партии Старикова, ведавшего вопросами сельского хозяйства и промышленности. Долго, почти восемь лет возил его по району, вот волей-неволей все и всех изучил. Секретаря этого полгода назад турнули с должности, без лишнего шума спровадили на пенсию, хотя шум и мог подняться. Не так, как надо, распределил он легковые машины, пришедшие на район. А одну вообще замылил, продал на сторону. И с квартирами накладка вышла: дал, кому не полагалось. В другое время все сошло бы, как раньше и сходило, да пришел новый первый секретарь и стал шашкой махать, про перестройку говорить, старые кадры разгонять, чтоб, значит, своих в аппарат пристроить. Все же ясно, чего там…

Дойника, правда, никто не гнал, может, он и остался бы в райкомовском гараже, да Стариков на своих проводах по душам с ним поговорил. Чует, сказал, Паша, мое сердце, что великий бардак в стране начинается и что надо каждому за себя сейчас думать. У меня, сказал он дальше, Паша, есть для этого голова, связи остались, но самому высовываться нельзя. Потому, если хочешь, предлагаю тебе возглавить фирму по вопросам недвижимости, хватка у тебя есть, в этом я убедился, с первоначальным капиталом помогу, все затраты мои, но потом, будь добр, о процентах не забывай.

Как Стариков планировал, все пока так и получается. Работа кормит, и бывшему шефу Дойник исправно платит, потому как, во-первых, надо быть порядочным, а во-вторых, признаться, без звонков да советов старого райкомовца самому не раскрутиться. Но уже заработала машина, уже отлаживается механизм…

Рынок — это уже придумано без участия Старикова. Это вроде как подработка, но очень хорошая подработка. Жалко такие деньги терять. Причем пацану отдавать. Может, правда, и не пацану, может, этот самый Бильбао от того же дядиного имени, по его указке так наглеет, что своим городком не ограничивается, тут территорию столбит. И ведь умно все сделал, если верить Чеху.

Дойник взглянул на стол, где стояла коробка с сигарами, опять поморщился. Гадость, трудно к такому дыму привыкать, однако надо. Как к костюму и галстуку в жару. Стариков посоветовал: создавай имидж, делай так, чтоб от тебя не бензином и потом, а дорогим одеколоном веяло. Чтоб клиент по тебе судил о конторе. Этот урок старого партийца бывший шофер принял близко к сердцу, потому как он понравился. Поработал Дойник с высокопоставленными, может о них судить: не умнее они и не святее всех других, но вот могли же себя преподносить!.. Увидишь их, отутюженных, лоснящихся, и поневоле поклон бьешь. Теперь надо, чтоб все вокруг быстрее забыли, что был Дойник простым шоферюгой, что только и умел — коробки за шефом таскать. Теперь у него самого есть мальчики на побегушках, и решения он принимать научился вовсе даже не глупые. Варит, значит, голова.

С Бильбао тоже нельзя фраернуться. Пацан этот, видно, наглый, но смелый. Чех тоже не дурак, но проиграл ведь пришлому, плакаться прибежал и предлагает сейчас ерунду. Масштабную драку устраивать — последнее дело. Другой есть ход. Хороший ход.

Дойник заулыбался, хлопнул в ладоши, вынул из кармана помятую пачку «Нашей марки», закурил не для имиджа, а для души, — при Чехе так можно себя вести. Чех — пустое место.

— Так какие приказания будут, Пал Палыч? Что с Бильбао делать? Я сегодня сам на рынок ездил — его пацаны там дежурят.

Дойник глубоко затянулся, закрыл глаза. Сказал, не разлепляя их:

— Буду думать. А ты иди пока домой. Не нужен ты мне пока.

Чех вышел.

А может, и совсем не нужен, подумал Дойник, услышав звук захлопывающегося замка. Бильбао победил? Отлично! Вот победителя и надо к себе приближать с уже готовой бригадой. Им работы тут хватит. Пусть, кроме рынка, частный извоз под контроль возьмут, торговые палатки. Торгаши сами плачутся, что им охрана нужна, а доморощенным таксистам организации дела в их предпринимательстве не хватает, мешают друг другу. Дойник знает, как им помочь, но пусть платят. Не ему лично: Стариков прав, светиться не надо. Черт-те как все еще повернется, потому на себя сейчас можно брать только деньги, а дел пусть не будет видно.