Книга Так становятся звёздами. Часть 2 - Екатерина Оленева

— Я на вашей стороне. Сейчас слишком много всего навалилось, чтобы нам ссориться. Мы должны быть едины. Все.

— Ты права. Ворота во дворец заперли?

— Кристоф посоветовал мне сделать это, как только мы поняли, что вас отравили. Эффидель с мужем здесь.

— Отлично. Всех посетителей гнать прочь! Болезнь мою и отца следует держать в тайне. Это поможет выиграть время.

— Мы можем попытаться, но вряд ли получится, — вздохнула Гаитэ.

Передав приказ Торна секретарю, она, напоив мужа целебным отваром из трав, которые должны были нейтрализовать остатки токсинов в его организме, направилась в покои императора.

Лекарь передал тревожное сообщение. Их Величества пришли в себя, но, скорее всего, не проживут до рассвета.

К собственному удивлению, Гаитэ не застала царственного свёкра в постели. Он велел отнести себя в тронный зал. Всё это было странно, нереалистично, жутко. Высокий зал, неровные всполохи факелов, эхо шагов, тени.

И умирающей в высоком кресле.

Рядом с Алонсоном стояли его дочь и любовь последних лет его жизни, красавица Франческа.

Жозе Рокор, муж Эффидель, стоял в отдалении.

— А, вот и ты, последняя из Рэйвов, — тихим, ровным голосом проговорил Алонсон. — Подойти ближе. Скажи, как мой сын?

— Пришёл в себя, Ваше Величество.

— Он будет жить?

— Вне всякого сомнения.

— Мы рады это слышать, — откинулся на спинку кресла император. — Известие скрашивают нашу боль, которую мы почти не в силах выносить.

Гаитэ, не говоря ни слова, приблизилась к императору и, присев у его ног, положила свои руки на его. Исцеление было невозможным, процесс интоксикации зашёл слишком далеко, но облегчить его муки она всё-таки могла. Правда, в изрядной степени разделяю их.

— Благодарю, дитя, — мужчина отнял ладони, покачав головой. — Но не стоит. Слишком поздно, — тяжело вздохнул он. — Слишком поздно для многого.

— Нет! — всхлипнула Эффидель. — Нет, папочка. Не покидайте нас! Мы не готовы…

— Дитя моё, к смерти нельзя подготовиться. В такой час, как мой, нужно быть благодарным за жизнь, которую прожил. А мы прожили интересную жизнь, о которой немногие могли бы мечтать. В этом дворце я видел и рай, и ад, вкусил сполна и любовь, и предательство. Здесь я видел смерть и не раз сам был её причиной. И все же, пусть на душе моей много грехов, я не жалею ни о чём. Люди могут говорить что угодно, но всё, что я делал, я делал для будущего процветания моей страны и воцарения нашей династии.

Императору каждое последующее слово давалось труднее предыдущего. Он тяжело дышал.

— До этого часа из всех войн, в каких довелось участвовать, я выходил с надеждой. Даже если проигрывал, всегда находил способ вновь начать игру с преимуществом в положении. Но в этот миг сердце наше не спокойно. Наши сыновья недостаточно сильны и мудры для того, чтобы править. Торн слишком самовлюблён, а Сезар… — дыхание императора всё учащалось, делаясь прерывистей. — Сезар слишком амбициозен. Оба слишком легко идут на поводу страстей. И единственная надежда, которую я даже сейчас храню в своём сердце, что ты сумеешь примирить непримиримое, найти равновесие там, где его изначально не было. Я должен был бы передать этот перстень тому из сыновей, кто займёт моё место на престоле. Но вокруг меня нет сыновей. Лишь женщины. Ты, как будущая королева и мать моих внуков, передашь этот символ власти вашему новому королю.

Тяжёлый перстень с кровавым рубином лёг в ладонь Гаитэ.

— Нет, отец, нет! — сжала руку отца, рыдая Эффи. — Не говорите так. Мы вылечим вас! Спасём. Правда же, Гаитэ? Ну скажи ему!

Но Гаитэ и без дара было видно, как душа Алонсона медленно, но верно покидает его бренное тело, отходит.

— Папочка! Как же мы будем жить без тебя?! — причитала, всхлипывая, Эффи.

— Если ты любишь меня по-настоящему, дитя моё, будь щедра, не держи меня больше здесь. И не плачь. Мне пора в последний, самый трудный бой, моя девочка. Пообещай позаботиться о них, — обратил он последний взгляд на Гаитэ.

— Обещаю, — кивнула та.

— Мой день подошёл к концу. Ночь близка… — выдохнул, угасая, Алонсон перед тем, как в последней смертной судороге упасть на руки плачущих женщин.

Спустя четверть часа Гаитэ была вынуждена войти в опочивальню мужа с тяжёлым известием:

— Ваш отец, Их Величество император Саркассора, Алонсон III, умер. Король умер. Да здравствует король!

С этими словами она надела оставленный кровавый перстень на руку мужу.

Какое-то время Торн хранил молчание, откинувшись на подушки, прикрыв глаза рукой. Потом тихо произнёс.

— Нам всем следует готовиться к худшему. Власть мало получить. Её нужно завоевать. А Бог свидетель — врагов у нас немало.

Глава 4

— Ваша Светлость, — подошёл к Гаитэ премьер-министр. — Мы не можем больше ждать. Наша обязанность перед поданными сообщить о смерти императора.

— Так делайте то, что должны.

— Откройте ворота! Откройте ворота! — гудела толпа, заполнившая всю площадь.

Стемнело. Среди ночи леденящим ужасом наполнял душу этот рёв, что страшнее звериного.

Факелы в руках толпы будили в душе Гаитэ, наблюдавшей с верхней галереи, застарелые, укоренившиеся фобии — её самым большим страхом было сгореть на костре.

Самые отчаянные из смутьянов сделали из бревна таран и теперь тащили его к воротам, что гвардейцы изнутри заперли на тяжелый засов. Те ходили ходуном на массивных петлях.

Толпа ревела и бесновалась. Мужичьё держало в руках импровизированное оружие от вертелов, на которых обычно жарили рябчиков, до заржавевшей сабли, неизвестно как попавшей в лачугу простолюдина.

— Что будем делать, Ваша Светлость? — вытирая пот с бледного лица проговорил кто-то из мужчин.

Судя по форме, один из военных. Кажется, капитан?

— Они вот-вот прорвутся.

— Чем можно противопоставить толпе, чтобы привести её в чувства? — вопросительно поглядела на него Гаитэ.

— Нечто более действенное, чем простая алебарда и аркебуза.

— Тогда велите приготовиться мушкетёрам, — распорядилась Гаитэ. — И пусть готовят пушечные жерла. Раскалите до красна прутья. Если убедить толпу словом не удастся, нам придётся думать о наших жизнях и жизнях тех, за кого мы в ответ.

— Вы правы, мидели. Мы должны быть готовы дать серьёзный отпор, — одобрил её решение капитан.

Гаитэ плотней запахнула на себе плащ, подбитый волчьим мехом. Ночь была прохладной, да и страх, поднимавшейся в душе, порядком вымораживал.

— Что с нами будет? — услышала она рядом с собой встревоженный голос Эффидель, подошедшей неслышными, мягкими, как у кошки, шагами. — Что с нами со всеми будет, Гаитэ? Брат должен что-то сделать.