Книга Нежность в хрустальных туфельках - Айя Субботина

Вся надежда на то, что хотя бы на классном часе насмотрюсь на эту гордячку и дам много поводов покраснеть ее щекам. Почему-то именно ее румянец охуенно заводит. Как будто это я — взрослый учитель. А она — малолетка, которую я хочу поиметь вопреки законам морали. Хотя. Ну какая уже на хрен мораль? На нас не распространяется ни одна статья УК — я задался вопросом и провел свое маленькое исследование.

Но лучше совсем не становится, потому что как раз перед классным часом Ромка Тучинский прет на первую парту, хоть ему там точно не место — он единственный в классе, кто почти одного со мной роста, но худой, как доходяга.

— Отсюда на ножки Вареньки такой видок, — прищелкивает он языком и мальчишки поддерживают его улюлюканьем и свистом.

Хорошо, что у меня под рукой нет ничего потяжелее, а то бы разбил ему голову.

Варламова снова пытается сесть рядом, но я опережаю ее и специально выкладываю ноги на соседний стул. Она кривится, передергивает плечами и просто сваливает, перед всем классом еще раз рассказывая, какой у нее классный и молодой репетитор по французскому. Я его видел, и знаю, что он дрожит от одной мысли о том, что ее строгий папаша заподозрит в сторону любимой дочурки какие-то не такие взгляды.

Колючка приходи сразу после звонка: так спешит, что пару минут просто переводит сбившееся дыхание. И я, сука, просто цепенею, потому что на ней сегодня не скучная юбка в пол, а темно-серое платье чуть выше колена, которое так туго обтягивает ее худощавую фигурку, что виден каждый изгиб. А еще вставшие под тканью соски, как будто она замерзла.

Меня словно током лупит от одной мысли, что это шоу — не только для моих глаз. И похабная улыбающаяся рожа Тучинского хорошее тому подтверждение. Он сует палец в рот и начинает облизывать верхнюю фалангу, недвусмысленно намекая на то, что все видит и не прочь проделать эту мерзость.

Встаю.

Подхожу к нему впритык и, пока он таращится своими рыбьими глазами, хватаю его за затылок и со всего размаху впечатываю рожу в парту.

Секундная гробовая тишина — и громкий ссыкливый вой. Присаживаюсь рядом на корточки и шепотом, чтобы слышал только он, говорю:

— Сделаешь так еще раз или снова сюда сядешь — я тебя урою. Ну, кивни, если въехал. — Кивает быстро и энергично, подтирая кровавые сопли под носом. — А теперь скажи, что у нас все хорошо, просто пацанский разговор.

Он громко повторяет мои слова и просится выйти, чтобы умыться. Ошарашенная Колючка разрешает, а я с трудом борюсь с желанием затащить ее в кладовку, сорвать с плеч платье и попробовать на вкус тугие соски. Сжать вокруг них губы, и посмотреть, как она выгнет спину от удовольствия.

Факт — я бешено, не понятно почему и по какому праву, невыносимо сильно ее ревную.

Я сажусь на свое место, но еще какое-то время прихожу в себя, потому что желание еще раз врезать Тучинскому никуда не девается, наоборот — хочется пинками вытолкать остальных, чтобы не пялились на Варю, которая — наивная дурочка — вряд ли понимает, в чем дело. Хотя выглядит очень испуганной и напряженной. Хорошо, что садится за стол и отчасти прикрывается большой толстой папкой. Что у нее там? Вся наши грешки?

Колючка откашливается и предлагает заново познакомиться. Пишет на доске свой номер телефона, и я плотоядно тянусь к своему мобильному. Быстро вбиваю номер, подписываю его «Колючка» и тут же пишу: «Длина мне нравится. У тебя под платьем чулки?» Даже не сомневаюсь, что нет необходимости подписываться — она поймет, кто это.

Телефон вибрирует на столе и училка не сразу, но читает сообщение.

Краснеет. Она так классно краснеет, что смотрел бы и смотрел.

Ну, давай, посмотри на меня, напиши в ответ, какой я грубиян.

Нарочно подпираю явно довольную рожу кулаком и жду.

Колючка не смотрит и не отвечает, наоборот — демонстративно бросает телефон в сумку.

А ведь я правда скучал. Думал о том, какие у нее ножки, и как классно она зажимается, когда я даю понять, что она меня заводит. Даже думал плюнуть на все и завалиться на занятия как есть: со свежими синяками и распухшим носом. Хорошо, что мать легла костьми и не пустила. Она думает, что у меня «проблемы с контролем агрессии» и пытается всучить в руки психолога, который разъяснит, что кулаки — не способ решения конфликтов. Кажется, в этот раз мне не отделаться. Не говорить же, что я просто нашел себе дополнительный заработок.

К концу урока, когда Варя понемногу делает внушение всем, кроме отличников, она спрашивает, как бы мы хотели провести зимние каникулы, и нестройный хор все так же ратует за поездку всем классом в Европу.

Я тоже тяну клешню, присоединяясь к практически единогласному решению. Но у меня свой интерес. Поездка — это гостиница, пустые номера, ночь в одном отеле… И моя фантазия дорисовывает так много, что хрен я теперь встану, пока все не выйдут из класса.

Одно плохо: не похоже, чтобы училка радовалась предстоящей поездке. Говорит, что мало времени на организацию, и что вряд ли это одобрят наши родители. А потом беззвучно стонет, когда мои одноклассники рассказывают, что мы уже трижды ездили всем классом, и у Тани Михайловой мама — владелица туристического агентства, которая сама все организует. От нас нужны только бабки и несколько человек сопровождающих взрослых. В конце концов, Колючка соглашается, но ее эта новость все так же не радует. А предыдущая классная, наоборот, любила с нами ездить.

Пока народ быстро сваливает после звонка, я лениво качаюсь на стуле. Колючка собирает вещи, то и дело поглядывая на дождь за окном.

«Я тебя подвезу», — снова пишу ей, но на этот раз не просто отправляю, а еще и подхожу впритык, показывая это же сообщение на экране телефона.

Дверь в класс закрыта, и если кто-нибудь заглянет — все совершенно пристойно.

Я просто разговариваю со своей классной. За это же не расстреливают?

Глава десятая: Даня

— Перестань злоупотреблять моим номером в личных целях, Ленский, — говорит Варя, взглядом оценивая дистанцию между нами.

— В чем проблема просто подвезти домой учительницу?

— Ты правда не понимаешь или просто прикидываешься?

Зеленые глаза, наконец-то, смотрят прямо на меня. У нее такой взгляд, что хоть рехнись — а не оторваться. Проваливаюсь туда, в самую глубину, и в голову лезет какая-то поэтическая дичь, явно вдолбленная ее же уроками.

— Ленский, ты меня слушаешь?

— Прости, Колючка, нет, — честно отвечаю я. — Хочу тебя потрогать, можно?

Ее быстрый уход за спинку стула — лучше всякого «нет».

— И я тебя очень прошу — перестань избивать своих одноклассников.

— Ты же без пальто прибежала на классный, да? Замерзла? Или сильно волновалась? Или обо мне думала?

Она молча пытается понять, к чему я клоню.