Книга Консервативная революция в Германии 1918-1932 - Армин Молер

До XIX века на Западе христианство было тем средоточием, которое определяло любую интеллектуальную деятельность. Даже самые жесткие противники христианства в своих построениях ориентировались на заданное им с самого начала направление. Различные сферы реальности многообразные авторы подвергали исследованиям, стремились их постичь, а мышление, чувства и желания в ходе этого процесса не перетекали друг в друга, как это происходит сегодня. Например, философия знала, какие области были доступны для познания и при помощи каких средств. Также она знала, что должна была отдать на откуп теологии или другим предметам. Подобное разделение сфер деятельности сопровождалось дискуссией, которая велась с прошлым: каждый философ должен был быть противником прежних построений, созданных его предшественниками, он критически оценивал каждое понятие, что означало поступательное, ступенчатое развитие.

Однако в течение XIX века происходит стремительное отвержение христианства. Оно ещё остается в политической реальности, но это весьма инертная реальность. В то же самое время оно утратило положение в пространстве, где принимаются принципиальные решения, и не смогло вернуть его даже через мощные всплески предания и попытки возрождения (неотомизм и диалектическая теология) — христианство рассматривалось лишь как одно из воззрений. Этот процесс разложения ускоряется благодаря распаду античного наследия, которое способствовало на протяжении веков развитию христианских форм. Таким образом, элементы прежнего воззрения продолжают своё существование, однако они обособлены, а место, отведенное под средоточие духовной жизни, пребывает в хаосе. Старый уклад Запада как созданный через единение античности, христианства и новых исторических импульсов, приданных великим переселением народов, терпит крушение. Однако новое единение, новая спайка ещё не была ясно обозначена.

Мы находимся внутри этого промежуточного состояния, внутри этого «междуцарствия», определяющего любую умственную деятельность. Им же обусловлена и «Консервативная революция», которая в свою очередь стремится преодолеть эту промежуточность. «Консервативная революция» стремится породить новое единство, новое пространство, где нет ни верха, ни низа, ни близкого, ни дальнего; пространства, в котором доступны отдельные элементы прошлого, а также возможного будущего, но они пребывают в беспорядке запутанных поступков. При этом в качестве своего орудия «Консервативная революция» использует «мировоззрение», которое является типичной для «междуцарствия» формой выражения мысли.

Характеризуя мировоззрение, необходимо отметить, что в нём мышление, чувства и устремления более не могут быть четко отделены друг от друга, как это было возможно в определенных границах в философии. Мышление приобретает черты инструмента. Это предназначено для того, чтобы оформлять с самого начала выявленные образы. Оно используется только лишь для того, чтобы достигнуть заранее намеченных целей в рамках уже имеющейся действительности. «Партикуляризм» обусловлен подрывом старых духовных конструкций, выделяя тем самым мировоззрение через его толкователей (согласно Герхардту Небелю)

Небель пишет: «Мировоззрение... неустойчиво и нуждается в отсылке к бытию; и тогда оно стремится возвеличить часть до уровня целого, сотворенное и вторичное до уровня первопричинного, настойчиво требует вознести частичное как абсолютную истину. Через подобное соединение в какой-либо специфической области, будь то экономика или раса, мировоззрение живет через отрицание, через инобытие прочих мировоззрений, возносящих до уровня Абсолюта другие сферы». Суть мировоззрения состоит в том, что оно встречается у большинства, даже если его изначальное стремление состоит в том, чтобы превратить это множество в единицу.

«Мировоззрение» предполагает наличие при себе нового типа авторов. Это не философ, не поэт в чистом виде, это тип «поэта-мыслителя», так как его речь — это смесь, состоящая из терминов и образов. Постоянное следование за мировоззрением нередко проявляется в том, что сама жизнь автора превращается в произведение исключительной силы (Лоуренс Аравийский, комиссар Мальро, кавалер ордена «За заслуги» Эрнст Юнгер).

Философия в её старом смысле продолжает существовать наряду с мировоззрением, однако ей отведено специальное пространство, куда допущены только философы. Но всё-таки её вклад в дело перемен нельзя назвать совершенно незаметным. Поскольку мировоззренческий лексикон подчас настолько перегружен проявлениями грубой действительности, что не в состоянии больше взлететь до философского уровня, то сам язык философов достигает ранее неведомой степени опустошения, которому, в конце концов, можно противопоставить лишь только чистый разум (неокантианство). Также возникает ощущение, что «кафедральная философия» из лагеря отверженных переполняет отдельные из видов мировоззрения (Сартр).

И если на одной стороне находится философия в её старом понимании, то на другой стороне пребывает прижатая к стенке поэзия. Проявление этого можно увидеть в постепенном вытеснении стихотворений «листовой прозой» (прежде всего дневники, например, Эрнста Юнгера), новыми формами, такими как театр в степени доктринального катехизиса (Брехт), романами, ставшими учебниками по мировоззрению (Сартр, Эрнст фон Заломон «Город»).

Каталоги наших библиотек всё ещё приспособлены к старой, давно уже расчлененной конструкции западноевропейского духа, а потому наука едва ли смогла создать для себя те инструменты, чтобы учесть те явления, которые не попали как в историю философии, так и в историю поэзии. Даже отвлеченная «всеобщая духовная история» или ещё более невнятная «история культуры» подразумевают иерархически градированный духовный мир.

Но точно нет науки о мировоззрении. Она должна исходить из того, что в переходном состоянии, в котором давно уже находится европейский мир, трактат о пользе вегетарианства, апология суицида, учение о мировом льде или руководство по заклинанию духов находятся гораздо ближе к нерву времени, нежели остроумное философское или теологическое исследование. Удивительно, что при нынешней суетливости науки до сих пор не подвергалась изучению эта гремучая смесь из идей, образов, видений, частичных сведений и искаженных систем. Несколько настойчивых попыток предпринимались кафедрами теологии, философии и психологии, однако наибольшее количество реализованных проектов — всё-таки на счету журналистики. Таким образом, мы должны миновать этот омут, считающийся прибежищем «музыкантов мировой мудрости», большей частью на созданных самими же лодках.

1.8. Нехудожественная литература

Трудность изучения материала, который ещё не классифицирован официальной наукой, а для его обозначения ещё не разработан инструментарий и понятийный аппарат, отнюдь не единственная проблема нашего предприятия. Другая сложность заключается в том, что основной чертой выявленного нами мировоззрения является его убежденность в непостижимости действительности через рассудочные слова и точные понятия. Только поэтический слог и образ в состоянии явить нам реальность; научное понятие всё больше и больше «шифруется», теряет свои четкие контуры, становится подчиненным образам. Но всё-таки подобные мировоззрения нечасто могут дать удовлетворительный поэтический образ, а потому против собственной же воли застревают на уровне рассудочности.