Книга Николай I и его эпоха - Михаил Гершензон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главный управляющий путями сообщения и публичных зданий граф Толь был образованный и очень даровитый офицер генерального штаба, что и доказал своим планом взятия Варшавы — планом, которым воспользовался вновь прибывший главнокомандующий армией граф Паскевич. Начальнику штаба армии графу Толю ничего не оставалось более, как распрощаться с последней и принять предложенный пост главного управляющего путями сообщения. Хотя и не получивший специального инженерного образования, граф Толь был вполне на своем месте. Железных дорог тогда не существовало еще в России, кроме небольшой частной от Петербурга до Павловска, за постройку же шоссейных и особенно водяных сообщений, по примеру своего предшественника герцога Александра Виртембергского, он принялся в начале своего управления с большим усердием. К сожалению, Николай Павлович почему-то не благоволил к нему: его бюджет подвергался часто большим урезкам, и это охладило рвение его. В последние годы своего управления он даже редко показывался при дворе и, ссылаясь на свое болезненное состояние, пересылал доклад государю через Первое отделение собственной Его Величества канцелярии.
Совсем в ином роде был сменивший графа Толя граф П. А. Клейнмихель. Точно так же, как и первый, не инженер, он отдался поверхностному наблюдению за постройкой только что утвержденной Санкт-Петербургской — Московской железной дороги, не обращая почти никакого внимания на прочие сухопутные и водяные сообщения. Шоссейные дороги строились лишь небольшими участками в западном крае, преимущественно со стратегической целью, а водяные сообщения были совсем запущены. Между тем граф Клейнмихель пользовался исключительным доверием к себе Николая Павловича, имел в своем распоряжении громадные суммы и при своем бескорыстии (как теперь установлено) мог бы покрыть Россию столь необходимыми ей искусственными путями сообщений. Будь он не строгим и исполнительным только военным генералом, а настоящим министром-инженером, то на те суммы, которых стоила Николаевская железная дорога, было бы возможно довести ее не до Москвы, а до Черного и Азовского морей. Но этого сделано не было; коалиция европейских держав этим воспользовалась, напав на Крымский полуостров, и первым по окончании войны пострадал граф Клейнмихель: он был уволен с должности министра путей сообщения за дурное состояние дорог в южной части России.
Главный начальник над почтовым департаментом граф В. Ф. Адлерберг был тоже любимцем Николая Павловича. Самое название должности показывает, что в департаменте, то есть в управлении почтовом, был еще другой ближайший начальник (в сороковых годах — Прокопович-Антонский); следовательно, роль графа Адлерберга была лишь наблюдательная, да и не могла быть иной, так как он, постоянно вращаясь в придворном кругу, менее всего мог быть специалистом по почтовой части. Во время его управления почтовое ведомство приносило большие убытки казне; дефицит доходил почти до 10 млн. рублей. Дефицит стал уменьшаться с понижением почтовой таксы за письма и посылки и с постепенным проведением железных дорог, повлекшим за собой уничтожение почтовых станций, а с ними и крупные приплаты за содержание почтовых лошадей. Но это не относится к царствованию императора Николая I; он мог только досадовать, что почтовый дефицит не уменьшался. После смерти князя Волконского граф Адлерберг был сделан министром Императорского двора с сохранением и прежней должности по почтовому ведомству. Это была большая милость, представлявшая графу Адлербергу содержание двух министров, но о наградах, вроде выпавших на долю князя Волконского, не было и речи.
Из списка министров начала сороковых годов видно, что все носили по меньшей мере графский титул; у кого его не было, тот его скоро получал просто как очередную награду между двумя звездами; по крайней мере таким образом получили графство Вронченко, Перовский, Клейнмихель (во время бытности еще дежурным генералом главного штаба) и много других лиц, преимущественно из числа военных, командовавших отельными воинскими частями (Ридигер, Никитин и др.). Но если император Николай Павлович давал относительно легко графское достоинство известным и приближенным к нему лицам, то титулом князя, и особенно светлейшего, он, очевидно, награждал или желал награждать только за особенные государственные заслуги, и на этом основании такой награды не удостаивались даже заведомые его любимцы. Достойны ли были особенно высоких наград князья Волконский, Чернышев и даже Паскевич (получивший за персидскую кампанию и взятие по чужому плану Варшавы почти все то, что имел бессмертный Суворов за свою сотню одержанных побед и беспримерный переход через Альпы), судить не нам. На это была воля самодержавного монарха, строго наказывавшего провинившихся перед ним, но и щедро награждавшего признанных им достойными награды.
С годами Николай Павлович стал еще усиленнее заниматься государственными делами почти единолично и требовал от своих министров не самостоятельных действий, а лишь исполнения его предначертаний и приказаний. При таких условиях не могло быть выдающихся по своей инициативе министров.
«Из записок и воспоминаний современника».
Русский архив, 1902, март.
Администрация
Высшее управление петербургской столицы при императоре Николае находилось весьма долгое время в руках такого человека, которого менее всего можно было признать к тому способным. Я говорю о военном генерал-губернаторе графе Петре Кирилловиче Эссене.
…Этот человек, без знания, без энергии, почти без смысла, упрямый лишь по внушениям, состоял неограниченно в руках своего, привезенного им с собой из Оренбурга, правителя канцелярии Оводова, человека не без ума и не без образования, но холодного мошенника, у которого все было на откупу и которого дурная слава гремела по целому Петербургу. Эссен лично ничего не делал, не от недостатка усердия, а за совершенным неумением, даже не читал никаких бумаг, а если и читал, то ничего в них не понимал; Оводов же, избалованный долговременной безответственностью, давал движение только тому, что входило в его интересы и расчеты. Приносить просьбы или жалобы военному генерал-губернатору по таким делам, по которым его правитель канцелярии не был особо заинтересован, ни к чему не вело, и в таком случае можно было ходить и переписываться целые годы совершенно понапрасну. Зато едва ли и встречался где-нибудь в высшем нашем управлении человек с такой отрицательной популярностью, какую приобрел Эссен, сделавшийся постепенно метой общего презрения и явных насмешек, выражавшихся иногда — разумеется, иносказательно — даже и в печати. Все это, однако, относясь более к распорядку внутреннему или, так сказать, бумажному, оставалось, по-видимому, сокрытым от государя, который, в отношении к внешнему порядку столицы, входил сам во все и, при острой внимательности своей, представлял своим лицом истинного высшего начальника петербургской столицы.
…Внутренние действия петербургской полиции, известные дотоле лишь их жертвам, начали подвергаться более строгому контролю и обследованию только со времени вступления в управление Министерством внутренних дел Перовского. Обревизовав лично управу благочиния, новый министр удостоверился в невероятных в ней беспорядках и злоупотреблениях и написал очень строгую по этому поводу бумагу обер-полицмейстеру Кокошкину. Потом он обратился к самому Эссену и, ссылаясь на дурную репутацию Оводова, изъяснил, сколько необходимо было бы, для отвращения дальнейших нареканий, удалить последнего от должности. Наконец, по докладу Перовского об оставлении без ответа со стороны военного генерал-губернатора семнадцати, по одному и тому же делу, отношений министерства государь в июне 1842 года приказал сделать Эссену строгий выговор, а Оводова посадить на гауптвахту на три дня, из числа которых он просидел, впрочем, только один, ибо на следующий день праздновалось рождение императрицы (1 июля), что послужило поводом его выпустить. Дело стало проясняться. Вскоре на образ управления столицы должен был пролиться, по крайней мере в отношении одной его части, судебной, новый еще, всех ужаснувший свет.
