Книга Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

— Ну так что же из этого? Сам я католик, и если защищаю короля Генриха, то уже никак не в качестве сообщника. Да и когда лгал или обманывал герцог Крильон? Так вот, ваше величество, поверьте слову Крильона, что если Франции будет грозить враг, то сто тысяч вооруженных гугенотов явятся с предложением услуг своему законному повелителю, королю Франции!

Слова Крильона произвели прекрасное впечатление на Карла IX, но не успел он углубить и укрепить это впечатление, как в дверь постучали.

Осторожный Пибрак, конечно, смолчал и тут, но Крильон с обычной грубоватой прямотой выругался:

— Чтобы черт побрал ту надоеду, которая лезет сюда!

Дверь открылась, и на пороге показалась «надоеда». Это была королева Екатерина. Она была разодета и так и сыпала во все стороны благожелательными улыбками.

«Гм!» — подумал Пибрак.

«Черт!» — внутренне выругался Крильон.

Ведь оба они отлично знали, что хорошее настроение и улыбка Екатерины Медичи не предвещают ничего хорошего!

— Доброго вечера, ваше величество! — сказал король, вставая. — Уж не хотите ли вы принять участие в нашей игре?

— С большим удовольствием, — сказала королева, присаживаясь.

Карты были розданы на четверых.

— Вы отлично делаете, ваше величество, что развлекаетесь теперь! — сказала королева, взяв в унизанные кольцами пальцы сданные ей карты.

— А почему именно теперь, матушка?

— Потому что вскоре вам будет не до того!

— Что вы хотите сказать этим? — спросил король, вздрогнув.

Екатерина вздохнула:

— Увы, государь, мы живем в плохие времена!

Король нетерпеливо бросил карты на стол, и его взор загорелся раздражением.

— Уж не собираетесь ли вы сообщить мне о новом заговоре? — спросил он.

Ответом ему был новый вздох королевы-матери.

Крильон, который словно сделал своей жизненной задачей поддразнивание Екатерины, резко сказал:

— Ручаюсь, что ваше величество собирается опять говорить о гугенотах!

Екатерина попыталась уничтожить дерзкого солдата молниеносным взглядом, но, когда она лишний раз убедилась, что ее взоры не способны поселить трепет в бесстрашной душе герцога, сказала:

— Да, пора уже вашему величеству знать всю неприкрашенную истину! Сир де Кот-Гарди бежал из тюрьмы.

— Но ведь мы это уже давно знаем, ваше величество, — с обычной бесцеремонностью перебил ее Крильон.

— Да, но король еще не знает, что заговор сира де Кот-Гарди — сравнительно пустяки.

— Господи! — снова перебил ее Крильон. — Что касается меня, то я никогда не придавал серьезного значения этой комедии!

Екатерина прикусила язык; поборов мгновенное замешательство, она продолжала:

— В настоящий момент гугеноты разрабатывают новый заговор и волнуются более, чем обыкновенно!

— Неужели? — заметил король.

— Но это так понятно, раз их глава — король Наварры.

— Полно, ваше величество! — с досадой сказал король. — Согласитесь, что вы достаточно помучили меня, прежде чем я согласился сделать его своим зятем!

Екатерина снова прикусила язык; волей-неволей ей пришлось сделать диверсию и зайти с другой стороны.

— Ах, ваше величество, — сказала она, — авось Господь откроет вам глаза в свое время, и авось это время не замедлит настать!

— Что вы хотите сказать этим?

— Существует несчастный слуга монархии, которого ненависть к гугенотам довела до эшафота, однако…

Королеве сегодня не везло: она затронула снова такой вопрос, которого лучше было бы не касаться.

Король вскочил с кресла и крикнул:

— Я знаю, о ком вы говорите! О Рене?

— Да, государь!

Король изо всей силы хлопнул по столу кулаком.

— Ну так скажу вам, что я слишком долго щадил его! Мне это надоело! Господин герцог, — сказал он, обращаясь к Крильону, — потрудитесь распорядиться, чтобы казнь была совершена завтра!

— В котором часу, государь? — спросил Крильон, торжествуя.

— В полдень!

Королева хотела что-то сказать, но король остановил ее повелительным жестом.

— Ваше величество, — сказал он, — после того как вашего милого Рене колесуют, я с удовольствием выслушаю все ваши разоблачения гугенотских козней. А теперь до свиданья! Я хочу спать! — И, боясь, чтобы королева-мать не стала приставать к нему дальше, король немедленно скрылся в спальню.

Королева Екатерина ушла, бросив грозный взгляд на Крильона. Герцог беззаботно взял под руку Пибрака и пошел с ним к выходу.

— Ах, господин герцог! — пробормотал осторожный Пибрак. — Вы играете в опасную игру!

— Ну вот еще! — ответил ему Крильон. — Я просто поклялся, что отвезу Рене на Гревскую площадь, и стараюсь исполнить свою клятву. Кстати, необходимо сейчас же отдать распоряжение. Не хотите ли пройтись со мной к Кабошу?

Пибрак с удовольствием избавился бы от этой прогулки, но не решился отказать герцогу Крильону, и они отправились вместе.

VIII

Королева-мать возвращалась к себе в состоянии неизъяснимого бешенства. Она уже так хорошо подстроила все, вернула себе расположение короля и большую часть прежнего влияния на дела, как вдруг все это полетело прахом: король назло ей ускорил казнь Рене и поручил это дело человеку, от которого нечего было ждать пощады. Правда, завтра еще едва ли успеют поспеть с этой казнью, и, по всей вероятности, она состоится не ранее как через два дня, так как различные формальности помешают расправиться с несчастным парфюмером в такой короткий срок. Конечно, с другой стороны, королевское слово стоит больше всяких формальностей… Но не все ли равно, что завтра, что через два дня? Королевское распоряжение дано, и, судя по тону, которым оно было отдано, мало надежды на его отмену.

Мы уже не раз говорили, что Рене был единственным существом на свете, которого (если не считать второго сына королевы — Генриха, ставшего королем Польским) любила Екатерина. Но такой страстный человек, как Екатерина Медичи, не умела делать ничего вполовину, и если уж она любила Рене, то любила его до самозабвения, до готовности принести ради него любые жертвы. Кроме того, в самом факте помилования или казни Рене для нее символизовалась степень ее влияния в государстве. Таким образом, нечего удивляться, если королева, пораженная в своих нежных чувствах и в своем самолюбии, готова была рвать и метать от того оборота, который приняло дело Флорентинца.

В этих мрачных думах она возвращалась к себе, как вдруг у входа в ее апартаменты ее остановил паж.

— Ваше величество, — сказал он, — прибыл какой-то чужеземец, которому необходимо видеть ваше величество по весьма нужному делу. Я проводил его в комнату вашего величества.