Книга Сами мы не местные - Юлия Жукова

— Да живи уж, — хмыкаю. — Чё тебя ругать, если сам раскаиваешься? Теперь до следующей глупости любить буду. А сейчас расскажи мне, пожалуйста, как мы будем обратно подниматься?

— А вот об этом тебе беспокоиться не на-адо, — говорит он, сажая меня на плечо. На одно, всю. Вообще-то у меня не такая уж маленькая задница, а на муданжской диете — так и вовсе… Пока я раздумываю, как это он так балансирует, мы уже наверху. И только я начинаю прикидывать, как бы не натащить в салон талого снега, как мы уже опять летим вниз с горы, я опять визжу, а Азамат хохочет, и снег везде, и небо синее-синее, и жизнь абсолютно прекрасна!

Мы прокатились четыре раза, после чего всё-таки уселись в кабину, предварительно отряхнувшись. К этим костюмам снег не пристаёт, а какой всё-таки попал внутрь, скоро должен раствориться и остаться в фильтре воздухоочистительной системы. Мне страшно подумать, сколько ещё примочек есть у этого агрегата.

После таких упражнений я всё-таки засыпаю. Это даже отчасти справедливо, потому что Азамат сегодня встал даже несколько позже, чем обычно, а вот я недоспала.

Когда я продираю глазки, мы уже садимся. В салоне играет музычка, что-то невыразимо прекрасное и вряд ли муданжское, но поскольку мы как раз сели, Азамат всё выключает.

— Приехали, — жизнерадостно оповещает он. — Вылезаем или сначала по кофейку?

Я выбираю по кофейку, а ещё по котлете и по плюшке. Я и завтракала сегодня так себе. Над нами по-прежнему синющее небо, которое видно сквозь прозрачную крышу. На сей раз мы на равнине, только кое-где видны небольшие перепады в снежном покрове. Я проглатываю остатки кофе и даю отмашку вылезать.

Азамат извлекает лыжи и небольшой рюкзачок, который вешает себе за спину. Эти его исторические лыжи крепятся, конечно, не специальной застёжкой на нос ботинка, а натурально ремнями вокруг ступни.

— А зачем на них мех? — спрашиваю я, топчась на месте и внезапно понимая, что палок-то нет.

— Чтобы по склону не съезжать. Ты что-то потеряла?

— Ну как бы… э… а не предполагается чего-нибудь, на что опираться, когда идёшь?

— Ты хочешь палочку? — он поднимает брови. — Ну вон, до леска дойдём, я тебе вырежу.

И машет куда-то в голубую даль, я там и не вижу того леска.

— Ладно, — говорю, — если чо, за тебя зацеплюсь. Показывай, как шагать…

Это оказывается не так чтобы трудно, хотя с непривычки мне очень не хватает палок. Дома-то мы с братом на всякие лыжные курорты часто ездим покататься, но там-то горы, пластик и тренажёрный зал для разминки. Ну ничего, привыкну. Азамат идёт медленно, под меня подстраивается.

— Не спеши, — говорит. — Бежать никуда не надо, с горки мы сегодня уже катались.

Лесочек оказывается не так уж далеко, я даже не запыхалась. Впрочем, и шли мы довольно медленно. Азамат тут же изображает мне две рогулины, и я сразу чувствую себя увереннее. Местность тут несколько более бугристая, но, как выясняется, мех не даёт не только назад откатываться, но и вперёд сильно скользить, так что вниз по склону идёшь пешком точно так же, как по ровному месту.

А в лесу хорошо. Какие-то птицы фитенькают, следов кругом тьма, белки скачут. Они здесь снежно-белые и огромные, чуть ли не с кошку размером. На Муданге вообще всё зверьё крупнее, чем на Земле, вероятно, из-за слабой гравитации. Деревья, впрочем, тоже ничего себе. По краю леса ещё молодые, тоненькие, а чуть вглубь — сплошные гиганты в три обхвата каждое, и крона где-то в небесной вышине теряется. Некоторые замотаны заснеженными лианами.

Азамат тихо рассказывает: вот у этого дерева листья съедобные, а вот это летом воду запасает, если надрубить чуть-чуть, польётся. Над головой бесшумно пролетает жутковатых размеров хищная птица.

— Как бы жеребёнка не упёр, — качает головой Азамат, но, по-моему, он скорее предлагает птичке поспорить, чем действительно переживает за своих лошадей.

Мы осторожно переходим замёрзший ручей, поднимаемся вверх по довольно крутому склону. Там растёт куст чего-то вроде калины. Азамат тут же срывает несколько ярко-красных гроздей сморщенных ягод и предлагает мне:

— На, попробуй. Эти только по берегам Дола растут.

Ягоды кисло-сладкие с мелкими мягкими косточками и липнут к зубам, как карамель.

— Здорово, — говорю. — У вас даже зимой в лесу что-нибудь съесть можно.

Мы двигаемся дальше, правда Азамат теперь принимается каждый пять минут спрашивать, не устала ли я. Я отвечаю всё менее и менее добродушно, и в итоге толкаю его в сугроб. И когда эти муданжцы научатся ждать от меня подвоха? Он ведь и правда падает. Естественно, мы долго ржём.

— Да, — говорит, — теперь я понимаю, как ты тогда Алтонгирела уронила. А то он всё боги-боги…

Лес редеет, зато мы всё чаще идём в гору. Мне, конечно, теперь неохота признаваться, что я и правда устала, но что-то уже совсем тяжко становится. Только я набираюсь духу, чтобы всё-таки признаться, как мы выходим на открытую ровную площадку, с которой открывается потрясающий вид на, собственно, Дол.

— Ух ты-ы-ы, — только и выговариваю я.

Слева возвышаются совершенно монументальные горы, гораздо выше, чем те, что окружают Ахмадхот. Справа чуть-чуть леса, а потом сколько хватает глаз бескрайняя степь под снегом. А прямо — слепящая искрящаяся на солнце водная гладь под ультрамариновым небом. И ни единой души нигде. Я поняла, наконец, чем так прекрасны муданжские пейзажи — в них нет и следа человека! Я хочу немедленно поделиться своим открытием.

— Как это здорово, что тут никого нет!

— Однако, — смеётся Азамат. — Ты сильно устала от людей!

— Да нет, не в этом дело… просто на Земле нет такого места, где бы не было людей, понимаешь?

— Что ж у вас, совсем дикой природы не осталось?

— Да нет, заповедники-то есть, но туда ведь не пускают. То есть, если ты работаешь в охране или изучаешь какое-нибудь зверьё, то по специальному пропуску можешь пройти, а все остальные — только по туристическим тропам группами по десять человек. А здесь можно так вот запросто войти в лес — и никого…

Азамат смеётся и мотает головой, дескать, подумать только, какие у землян проблемы.

Мы плюхаемся на лежащий на земле ствол чересчур раскидистого дерева неизвестной мне породы и отдыхаем, любуясь нетронутым древним пейзажем. Азамат снова принимается что-то напевать, как тогда на канатной дороге. На сей раз я всё-таки спрашиваю, что это.

— Это из цикла песен о сотворении мира. Тебе-то я его очень кратенько пересказал, а там ведь на самом деле про каждую речку отдельно, не говоря уж о горных хребтах. А Дол — это вообще отдельная тема. Горсть старого бога, в которой скопилось молоко Укун-Танив… Безумно красивая песнь. Когда будет праздник начала лета, обязательно послушай, тогда весь цикл поют.

— Да мне и в твоём исполнении нравится. У вас эти певцы все верещат, как будто им что-то отдавили.