Книга Дед - Михаил Боков

«Точно Афган, – соглашался с братьями знающий Фока. – Слышал, они там все пристрастились к восточной отраве. Десантура без этого дела на задания не ходила. Как гашишины – слыхал про таких, Андрей?»

Про секту арабских убийц, выполнявших задания, находясь под кайфом, Ганин слышал. Он удивился, что про них слышал Фока. В Волгограде, откуда тот был родом, будто других дел нет, чем читать о гашишинах, подумал он. То, что рассказывал Фока о своем родном городе, Ганину не нравилось. Это почти всегда было про бандитов и про южный, вперемешку с арбузами, беспредел. Неудивительно, что Фока решил перебираться.

Ганин протер глаза и огляделся. Место, в полной темноте выбранное вчера для стоянки, оказалось широкой поляной. Вдоль и поперек ее пересекали рвы.

Ганин знал, что это такое. Такие рвы – где глубже, где мельче – в спешке рыли бойцы, чтобы укрываться от снарядов. Иногда атака противника начиналась, а ров еще не был вырыт. В большинстве случаев это означало смерть – от случайного осколка, от пули, от гусеницы танка. Бойцы понимали это. Некоторые из них скребли землю пальцами, когда приближался танк. Кому-то это помогало. Ганин читал в одной из местных газет воспоминания фронтовика. Тот говорил, что за пять минут руками выкопал себе почти что могилу. Но эта могила спасла ему жизнь – гусеница лязгнула, порвала рукав гимнастерки, стерла кожу с руки, но он остался жив. Обмочился, но был живой.

Ганин поднял руку спящего Виктора Сергеевича, вытянул из-под нее металлоискатель и пошел ко рвам. У него за спиной прорезалось солнце, стрельнуло ему в затылок лучом. Назревал очередной жаркий день – они были редкостью здесь, и Ганин не знал, радоваться или сокрушаться.

В такие дни водка вышибала мозги, люди вели себя так, словно каждый пережил лоботомию, и случались дикие вещи. Копатели находили снаряды, которые не должны были взрываться, но взрывались, мобильные телефоны трещали от звонков с неизвестных номеров, хотя вокруг не было сети, приходили какие-то животные и тоже вели себя странно. Неделю назад Ганин и вся компания смеялись, когда из соседней деревни забрел козел и принялся гонять по лагерю бородатого копателя. Они смеялись и не могли остановиться, но потом раздался звук, будто руками порвали ткань, и в следующий момент человек завыл. Оказалось, что козел каким-то образом выбил ему глаз – всадил рог в глазницу. В отместку козла пустили на мясо. Его кровь текла на землю и смешивалась с человеческой.

Но был в жаре и хороший момент. Когда солнце встало огромным желтым кругом – случилось это где-то в конце июня – и с тех пор висело ежедневно полтора месяца, с перерывами на короткие ночи (чего в этих дождливых краях не видывали отродясь), из леса ушли комарье да мошка.

Просушило и очистило даже болотистые места. Не раз и не два братья Солодовниковы – местные – удивлялись: «Африка, ребзя! Ну, чисто Африка!»

В другие годы кровопийцы были бичом, от которого не существовало спасенья. Ганин возил из Москвы убойные средства – обмазывал себя, одежду, обмазывал остальных. Но злобным мелким тварям с болот московские припарки были нипочем. Мошка больно драла намазанную мазями кожу так же, как драла ненамазанную. Комары слетались тучами, и вечерами от них звенел воздух.

Копатели жгли костры-дымники. В огонь бросали травы, еловые ветви, листву. Все это давало обильный и едкий дым. Вокруг мест, где вели работы, вокруг стойбищ сооружали иногда до десятка дымников. Мошкара отступала. Зато на дым слетались государевы люди: полицейские, лесная охрана, иногда и кое-кто похуже. Было непонятно, что лучше: терпеть мошкару или терпеть их. Это была всеобщая дилемма, которую никто не мог решить. Ходить искусанным, круглосуточно чесаться и проклинать все на свете? Или иметь дело с наезжающими и проклинать все на свете по другому поводу? Маятник качался попеременно в пользу то одного, то другого решения. Потом в июле поднялось солнце и решило все само.

Металлоискатель запищал сразу.

Ганин отбросил его в сторону и опустился на колени. Стал разгребать землю руками – на секунду остановился, оглянулся на спящих, подумал: не разбудить ли Виктора Сергеевича? Но тут же отбросил эту мысль.

«А что если мина?» – возмутился внутренний голос.

«Не бреши под руку», – заткнул его Ганин.

«Бахнет ведь, Андрюша».

«И что? Кто будет жалеть? Ивушка-крапивушка?»

Он и сам не знал, откуда взялась эта «ивушка-крапивушка», но сказалось именно так.

«У тебя дочь в Москве, Андрей! – шептал голос. – Она будет жалеть. Ты не хочешь посмотреть, как она растет? Как будет учиться в школе?»

При воспоминании о дочери Ганин стал запускать пальцы в землю осторожнее. Не дай бог и вправду мина. Но будить своего опытного компаньона все же не пошел.

«Останутся от тебя одни берцы, Андрей, – снова заныл голос. – Хорошие берцы. Кто-нибудь подберет…»

«Да отстань ты в самом деле! – отмахнулся Ганин. – Что ты, как Фока, прицепился? Мне его нытья – вот так по горло, а теперь еще ты!»

Берцы Ганина и впрямь были хороши. На полях добротный камуфляж был в большой цене, и Ганин как москвич, имеющий доступ к разным лазейкам, щеголял в самом добротном. Одежда, которая не мокнет, не трещит по швам, в условиях серьезной копки подходила только одна – военная. Ганин брал ее в московском подвале у станции метро «Красные Ворота». Подвал держали бритые, татуированные пацаны. Они ходили между вешалок с «натовскими» куртками, английскими бушлатами, футболками защитных раскрасок и смотрели на покупателей угрюмо и настороженно. Возможно, они подозревали в каждом посетителе шпика, который роет под них и хочет засадить. В том, что засадить есть за что, Ганин не сомневался: судя по виду, владельцы магазина вполне могли быть задействованы или в беспорядках на футбольных полях, или в погромах окраинных рынков. Впрочем, «камуфло», как звали его все в поле, было у них самое лучшее.

Конкретно в этот момент Ганин щеголял в «дезерт бутс» модели А21ЭФ5, ботинках американской армии, предназначенных для боевых действий в пустыне. В жару в них не потели ноги. В слякоть они держали влагу. В грязи не скользили. И были вечными: Ганин покупал одну пару на весь сезон и выбрасывал ее только в октябре, когда возвращался в Москву. Дело было не в том, что ботинки промокали. Они по-прежнему оставались боеспособны, но к осени приобретали такой убитый вид, что идти в них куда-то в город было бы себе дороже – подозрений, кривых взглядов и остановки полисменами для проверки документов в таких ботах было не избежать.

Камуфляж заказывали Ганину и братья Солодовниковы. Приезжая на поля в мае, иногда в апреле, он привозил с собой рюкзак со свежей униформой, и тогда бугаи-братья превращались ну точно в девочек, примеряющих новые наряды. «Пиксельная масть!» – так они окрестили новую «цифровую» армейскую расцветку. Солдаты в ближайших к полям частях по досадному недоразумению продолжали носить старую форму, поэтому «цифра» была для Солодовниковых в новинку. «Как сидит, Сереня, как сидит!» Братья лупили друг друга по спинам от избытка чувств, лупили Ганина по спине, болезненно и звонко, и кудахтали, меряя обновки. «Киборг! – этим диагнозом обычно завершал примерку Степан, оглядывая себя и брата, облаченных в хрустящий, пока еще плохо сидящий по фигуре камуфляж. – Жан-Клод Ван Дамм!»