Книга Епистинья Степанова - Виктор Конов

Маленькая девочка еще не понимала, что за жизнь шла вокруг, не знала характера казачек, выросших и воспитанных в особых условиях.

Царица Екатерина не случайно наказывала в жалованной грамоте черноморским казакам о «распространении семейственного жития», а Головатый в своем стихотворении нажимал — «треба женитися».

У запорожцев существовал закон о недопущении женщин на Сечь. В цитадели казачества, Запорожской Сечи, женщин не было, нога их туда не ступала. Жены, матери, дочери, которые были у казаков, жили в селениях, городах или в степи на хуторах, зимовниках. В понятие «воля» казак включал полную свободу от семьи. Жена, дети, домашние обязанности, как считал казак, опутывали его, связывали, а он в любую минуту хотел быть готовым, лишь только появлялось желание, вскочить на коня и двинуть на турок, татар, ляхов, москалей, а может, и в ближайший шинок. Вольный, не обремененный семьей казак был слишком легок на подъем и, как показали царям Иван Болотников, Степан Разин, Кондрат Булавин и совсем недавно Емельян Пугачев, казак легко шел жечь и бить помещиков, панов, притеснителей. Жены, дети, матери, как справедливо полагала Екатерина, вносили в казачью жизнь больше спокойствия, устойчивости, осторожности, и не надо то и дело пополнять казачье войско новыми и новыми переселенцами.

Издавна, с самого зарождения казачества, удалец, молодец-казак презрительно относился к женщине и не ставил ее ни в грош. Настоящие, прокопченные порохом, в боевых шрамах казаки, у которых бритые головы с оселедцем походили на пушечные ядра, не имели жен и терпеть не могли женщин, «баб». Донские казаки, с которыми запорожцы всегда были в большой дружбе, в первое время не пускали вообще женщин в свои пределы. Но в числе пленных, которых они захватывали в походах на татар, турок, черкесов, оказывались женщины, с которыми казаки сходились. Такими женами они дорожили мало, продавали их друг другу, меняли, отдавали даром, а за проступки или «продерзость» могли привязать камень на шею и бросить в тихий Дон, ни перед кем за это не отвечая. А все же — нельзя идти против природы. Женщин появлялось все больше, рождались дети, и не все казаки были в силах легко оторваться от женщины или бросить родное дитя. Вскоре донцы разрешили женщинам приходить на Дон и селиться тут, оценив преимущества «семейственного жития».

Однако традиция пренебрежения казаков к женщине сохранялась и у донцов, и у запорожцев долго, и было принято демонстративно, по крайней мере на людях, на улице, женщину ни во что не ставить. На самом же деле нередко бывало, что полновластной хозяйкой в доме оказывалась именно она. Казак подолгу пропадал то на службе, то на лагерных сборах, то в походах, и весь дом, все хозяйство вела жена. Она пахала и сеяла, ухаживала за садом и огородом, смотрела за скотиной, воспитывала детей, и бывало — при неожиданных нападениях черкесов, татар и других степных жителей — брала в руки винтовку. Развитая, сообразительная, чувствующая свою ответственность за дом и семью, крепкая физически, казачка не давала себя в обиду мужу и зачастую лишь делала вид, что она покорна ему, чтоб не ронять при обществе его мужское казацкое достоинство.

Маленькой приезжей девочке трудно было рассчитывать на душевное сочувствие хозяйки хутора. Матери, братьям и сестрам тоже было не до младшенькой Пести, которая считалась устроенной.

А на Пестю задышала жаром перекрученная, накаленная казачья жизнь.

Семья разделилась

Феодора и дети стали искать места на хуторах, но жизнь вскоре подсказала другой выход. Семья разделилась: Данила с младшими сестрами Одаркой и Пестей остались здесь, на хуторах, а Феодора с остальными детьми перебрались на побережье Азовского моря в станицу Бородинскую ПриморскоАхтарского юрта, это в ста километрах от Шкуропатского.

Около моря, около рыбы жить оказалось легче, чем в батраках по хуторам: море общее, его не надо ни пахать, ни засевать, рыбы водилось вдоволь, на рыбных промыслах постоянно требовались рабочие руки. Народ жил попроще, свойский.

Из станицы Тимашевской и с хутора Шкуропатского постоянно ездили в Приморско-Ахтарск, или попросту в «Ахтари», за рыбой, солью, сетями, туда возили на продажу хлеб.

Не сразу, не в один день и даже год перебралась Феодора с детьми в Ахтари к морю и рыбе. Обычно в жизни бывает так: устраивается один, а уж затем, разведав, потихоньку перетягивает к себе родственников и знакомых. Ведь семья уже обожглась на переезде без разведки, понадеявшись на везенье… Никто из рода Рыбалко не помнит сегодня еще одно переселение из Шкуропатского в Ахтари, оно произошло постепенно, тихо и незаметно.

Данила же с Пестей и Одаркой остался здесь, на хуторах. То ли он не любил моря, то ли генерал Шкуропатский дал ему в аренду землю, может, он уже присмотрел себе и невесту, привык к более или менее налаженной жизни и не решился отрываться… Данила остался. И обязался перед матерью опекать двух младших сестер, определить их в жизни.

Пестя хорошо знала давнюю крестьянскую традицию: после смерти отца главным в семье становился старший брат. Она покорно и послушно выполняла его советы и приказания. Уже став взрослой, в трудные минуты, думая и гадая, как выйти из нелегкого положения, всегда заканчивала обсуждение словами: «А там — як скаже Даныло». Последнее слово еще долго оставляла она за старшим братом, почитая его за отца, побаиваясь его.

Данила был рядом, близко, а вот судьбы других братьев, сестер и матери чем дальше, тем больше отходят от ее судьбы. Там, около моря, у них пошла своя жизнь.

Родовая память

Если б не войны, каким могучим, пышным, многолюдным был бы род Рыбалко, как много потомков было бы у Федора и Феодоры. Немало их и сейчас, хотя время все дальше разносит новые поколения, и они ничего не знают друг о друге.

Традиционно небрежение к памяти своего рода у простых людей, дивишься нашему нелюбопытству к этой памяти, ведь несложно многое узнать от родителей и родственников, от дедушек и бабушек. Грустно и больно видеть это нелюбопытство и равнодушие.

Если посмотреть житейски просто, трезво на события хотя бы только прошлого века, то станет понятней, почему наши дедушки и бабушки не сохранили ничего, никаких вещей, документов, писем, семейных преданий своих дедушек и бабушек, не завещали и нам хранить память рода. Время было — не приведи Бог!..

Первая русская революция, Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции и особенно Гражданская война сильно разметали, пожгли, уничтожили те немногие материальные и устные свидетельства о предках, о прошлом, которые еще хранились в семьях… А затем наступили годы коллективизации, раскулачивания, массовых отъездов, насильственных переселений, расстрелов. Годы подозрительности. Тут уж во многих семьях сами начали уничтожать, сжигать, вытравлять из памяти всякие свидетельства и связи со своими предками, родственниками. Посмотришь бесхитростные районные газеты тех лет — сколько там подозрений, обвинений, проклятий кулакам, подкулачникам, врагам народа, вредителям, «социально-чуждым элементам», дети публично отрекались от родителей, меняли фамилии. Какая уж тут родовая память!