Книга Проклятый подарок Авроры - Елена Арсеньева

«А не провалиться ли тебе туда, откуда ты взялся?» — мрачно подумала Лиза. Интересно, что будет, если она откажется прокатиться с этим обер-лейтенантом в его сером автомобиле? Кажется, это «Опель»: до войны несколько таких авто роскошно разъезжали на Горькому, затмевая даже «Эмки», которые считались самыми лучшими, только для начальства… Довольно роскошная машина для самого обыкновенного обер-лейтенанта. Вроде бы именно так — обер-лейтенантом — называл Вернера фон Шубенбах. Ага, значит, такое расположение на погонах позолоченных пуговиц с выдавленными на них римскими и арабскими цифрами означает, что человек находится в чине обер-лейтенанта. Лизе этого вовек не запомнить, не стоит и пытаться, она и советских-то воинских званий отродясь не различала, вот еще голову фашистскими забивать не хватало! Кстати, а почему просветы на погонах и в петлицах светло-красные? Лиза раньше думала, что у всех фашистов знаки отличия черные. А что означает светло-красный цвет?

Ой, о чем она только думает? Да вовек бы этого не знать, этих фашистских различий!

— Ну так что, фрейлейн, позволите мне вас подвезти? — Голос Вернера вырвал Лизу из совершенно неуместной задумчивости.

Она неуверенно улыбнулась. Вот ведь пристал, а?

— Садитесь, садитесь! — настаивал Вернер. — Мы в два счета будем в городе. Кроме того, у нас, как всегда… как это говорят русские? Начинают махать руками после того, как бой окончен? Ну, какая есть на эту тему русская пословица, напомните, пожалуйста?

— После драки кулаками не машут, — сказала Лиза.

— Совершенно верно, — обрадовался Вернер и повторил эту фразу по-русски, причем вполне чисто: — После драки кулаками не машут! А у нас только так и делают. И сейчас, можете не сомневаться, в городе происходит именно это. Удвоены и даже утроены патрули на улицах, идет усиленная проверка документов. На каждом углу стоят местные полицейские, или, как их тут называют, полицаи. — Это слово он тоже произнес как бы по-русски. — Хватают для тотальной проверки всех подряд, прежде всего пешеходов, хотя это полная чушь: ведь тот мерзавец, расстреливавший нас с самолета, отнюдь не пешком ходил, и вообще, он уже давно улетел, мы все — жертвы его нападения, и военные, и цивильная публика. Однако разум частенько отказывает в таких ситуациях, и страдают в первую очередь те, у кого не в порядке документы…

Лиза, доселе слушавшая его вполуха, растерянно хлопнула глазами. Он говорил с каким-то явным намеком, этот Вернер. Документы? А у нее вообще есть документы? В смысле, они были у той, погибшей женщины? У самой Лизы давным-давно не было никаких документов, она даже и забыла, как Баскаков рассказывал: в городе фашисты их чуть ли не на каждом шагу проверяют. Может быть, та желтоватая книжечка, которая лежит в суконном конверте, и есть документ? Ужасно захотелось на нее посмотреть. Вроде бы новые паспорта называются аусвайсы, вот как! А вдруг эта книжечка — не аусвайс? И там фотография есть или нет? Если есть, это, конечно, не ее фотография. Значит, доставать аусвайс нельзя. Вернер непременно это заметит. Черт, какая она дура! Почему не заглянула во все эти бумаги на берегу? Страх, паника, конечно, все понятно, но это теперь может обернуться гибелью. А если Вернер спросит, как ее фамилия?! Имя-то она знает благодаря записке Эриха Краузе, но как фамилия той Лизочки?

Что делать?

Остается только опередить Вернера. Наступление — лучший способ обороны, кто это сказал? Кто-то из военных. Вроде бы Лиза где-то читала, что авторство приписывается не то нашему генералу Брусилову, не то английскому маршалу Фошу. Наверное, эта мысль рождалась у каждого, кто попадал в безвыходное положение. И если бы даже эта фраза не была произнесена раньше, Лиза непременно высказала бы ее сейчас. То есть не вслух, понятное дело, а осуществила бы, так сказать, действием.

— Мне что, ауйсвайс вам предъявить, что ли? — сказала она с обиженным видом и положила руку на замочек саквояжа.

— А зачем? — усмехнулся Вернер. — Я и так знаю… — Он подтолкнул ее к автомобилю.

Лиза пошла, как во сне, не чувствуя ног… это расхожее выражение вдруг прочувствовалось ею как нельзя лучше. Она села, вернее, плюхнулась на неудобное кожаное сиденье.

— Я и так знаю, что ваши документы окажутся в полном порядке.

Вернер захлопнул дверцу, обошел автомобиль и сел за руль. «Опель» тронулся.

— Это почему же? — спросила Лиза и откашлялась: голос звучал так хрипло, как будто кто-то невидимый давил ей на горло.

— Да ведь я прекрасно понимаю: кто попало с какими попало документами просто не оказался бы на берегу в компании германских офицеров, — усмехнулся он. — К тому же вы о своих бумагах совершенно не беспокоитесь. Они ведь у вас в саквояже лежат, не правда ли? Вернее, валяются как попало. Именно так заведено у хорошеньких беспечных девушек, которые уверены, что даже во время войны с ними ничего не случится плохого! Я как-то раз случайно стал свидетелем одной серьезной проверки документов. Остановили двух селянок, которые привезли продукты на базар. У каждой девушки под кофточками были нарочно пришитые кармашки для аусвайса и мельдкарты. Документы у них были обернуты в бумажку, завязаны в чистые тряпочки и спрятаны так, что даже при самом смелом обыске не отыщешь!

Вернер хохотнул, оглянулся на Лизу, и та поняла, что надо если не поддержать веселье, то хотя бы изобразить, что поддерживаешь. Она представила, что к уголкам губ пришиты две такие специальные веревочки, и потянула за них.

Губы раздвинулись в улыбке.

«Мельдкарта, мельдкарта… А это еще что за чертовщина?! — всполошенно подумала Лиза. — Она у меня есть, интересно знать? Наверняка есть. В смысле, не у меня, а у Лизочки она наверняка должна была быть!»

— Правда, история в конце концов кончилась не слишком весело, — со вздохом продолжил Вернер. — Документы у девушек оказались фальшивые, к тому же сработанные весьма топорно. Фотографии явно переклеены с других документов, причем выглядели куда старше, чем аусвайс. Да и печати… Они были нарисованы очень убого, поддельные буквы на снимках отличались от действительных на странице аусвайса и выглядели кривыми, словно от влаги расползлись. Ну, конечно, девушки оказались партизанками, которые пробирались в город. Удивляюсь я этим русским: сами же навлекают на своих людей опасность провала, ну разве можно так безответственно подходить к столь тонкому, деликатному делу, можно сказать, искусству, как l’espionnage!

Лиза слушала его, стиснув ручку саквояжа.

Ее так и трясло. Девчонки… бедные девчонки! Что же с ними теперь? Убили, конечно. Ужас какой!

И ее наверняка ждал бы такой же ужас, если бы она поддалась на уговоры тех людей, которые приходили сначала просить, потом требовать, потом угрожать… тех людей, от которых она бежала!

— Честно говоря, — задумчиво протянул обер-лейтенант, — я поторопился отказаться взглянуть на ваши документы.