Книга Таежная кровь - Владимир Топилин

И у нового потомства выработано чувство страха перед капканом, которое иногда притупляется чувством голода или нервного расстройства при разделении территории осенью. Но как поймать соболя зимой, когда он прекрасно видит кулему и хатку, знает, что там стоит капкан? На этот вопрос есть еще один ответ: соболя надо заинтересовать.

Как и любой другой таежный зверь, аскыр любопытен и на все новые, необычные проявления и запахи реагирует, обязательно проверяет, где что лежит и что это такое. Используя эту особенность, Топ спрятал прикорм: стал убирать рябчика подальше, чтобы зверек не видел его. Хищник чувствует запах, но не видит приманку. А ему надо узнать, где она спрятана. Пусть в этот день зверек не полезет на капкан, побоится. Но он вернется сюда обязательно, во второй, третий раз постарается проверить наживку.

Есть еще одно важное обстоятельство для охоты зимой. Опытный охотник знает, что соболь любит проверять колодины: кедровые, пихтовые, еловые, какие только могут быть в тайге. Потому что в них кроме мышиного семейства может оказаться запас пропитания, который другой такой же, как он, хищный зверек иногда оставляет. И соболю надо обязательно пройти в этот пустотелый ствол, проверить, что там лежит и по возможности «испробовать» запасы своего собрата. Учитывая это, Топ однажды сделал, срубил свою ловушку, которую назвал «кулема с очепом».

На первый взгляд, обыкновенная верховая кулемка, срубленная наискось: торцы порога и давка прибиты ко второму дереву несколько выше, «рабочий механизм» свободен, лежит на снегу и на очепе (толстая жердь, противовес, прихваченный к стволу кедра с внутренней стороны). На давке вертикально, сбоку, крепится небольшой клин. Очеп фиксируется колышком с фаской, заранее забитым в землю. Насторожка обыкновенная, челачная. У ствола дерева, где настораживается челак, на снег ложится пустотелая колода, в которую кладется приманка. Сверху, как всегда, – навес из веток.

Принцип работы прост. Известно, что соболь в ловушку, устроенную на земле, идет более охотно, лучше, чем на верху. Низовая кулема дает простор. Колодина и спрятанная приманка – интерес. Пытаясь пройти в колоду, аскыр идет через челак. Насторожка срабатывает, давок падает. Одновременно, сдавливая зверька, верхняя жердь, падая, клином выбивает с колышка очеп, который под действием собственного веса опрокидывается и поднимает кулему с добычей на некоторую высоту. На высоте добытый зверек сохранится, его не испортят грызуны. Такую ловушку можно проверять один раз в двадцать-тридцать дней.

Для несведущего в промысловых делах человека довольно подробное объяснение может показаться нудным, лишним. Читая эти абзацы, кто-то скептически спросит: «Зачем все это?» Однако, по мнению автора этих строк, это написано для узкого круга читателей, в основном сибиряков, среди которых преимущественно люди тайги. Возможно, им будет интересно познакомиться с моим опытом. А у тех, кто заставил себя потратить время на чтение, автор просит прощения.

Какой-нибудь промысловик скажет: «Слишком все запутано и сложно. Чтобы сделать такую ловушку, надо много времени». Действительно, так. Но опытный соболятник знает, что в тайге все измеряется качеством, а не количеством. Так не лучше ли за один день срубить две ловушки, в одну из которых обязательно попадется соболь, чем двадцать «пустострелов», которые простоят без дела весь сезон? Впрочем, у каждого свое мнение.

Вот в такой самолов попался соболь. Тот аскыр, что приходил к ловушке не единожды, крутился рядом, но опасался по какой-то причине лезть в творило, а потом все-таки заскочил. А «шакал» его снял. Это было видно сразу по старым собольим четкам, легким ворсинкам под давком. И то, в каком положении находилась кулема: в поднятом, оторванном от земли состоянии, спущенная – говорило о том, что ловушка сработала. И не просто так, а по соболю. «Шакал» даже не побеспокоился насторожить ее заново. Может быть, не знал, как ее взвести. Или же был так уверен в своей безнаказанности, что не соизволил приложить руку, чтобы «замести» свои следы. Это была наглость, преступление всех законов тайги.

Пройти по путику – это еще не грех. Можно объяснить эти действия как вынужденные. Например, необходимость выйти по твердому следу, в нужном направлении к поселению. Но снять пойманного соболя – это уже не «шанежки». Когда-то за это «присаживали на пику».

И опять следы. Лыжня теперь уже чужая. По путику Топа. Как камень на шею. Как падение со скалы. Как ушат ледяной воды в сорокаградусный мороз. Припорошенный снегом сдвоенный «ход» чужого человека. Топ разозлился. Но все еще на что-то надеялся. Думал, что там, на второй избушке, он увидит незнакомца, который в оправдание своим действиям что-то расскажет. А на правилке будет висеть его соболь. Он подаст шкурку и скажет: «Вот, возьми, это твой. Я снял его, чтобы не съели мыши». И все встанет на свои места. Они познакомятся и будут разговаривать долго, может быть, всю ночь. Как старые, добрые друзья. Потому что тайга сближает и делает людей честнее и справедливее. Плохие люди в тайге долго не задерживаются.

Зря успокаивал себя. Пришел на избу, а там – никого. Только вчерашние следы «шакала»… Наполовину пустая поленница дров. Исчезла часть продуктов. Нет приемника, и тем более шкурки соболя. Не снимая одежды в остывшей избе, Топ сел на холодные нары. Не замечая прохлады, снял рукавицы, стал кусать снежок. А на душе – чернота. Как будто умерла его любимая собака. Или украли ружье. А может даже, кто-то с насмешкой сказал, что ему изменила жена.

Падение

Вспоминая давний случай, Топ нервно передернул плечами: до сих пор неприятно думать о том, что случилось, с чего начался отсчет неудач на охоте. И знать бы тогда, что еще предстоит пережить…

А сумерки постепенно гасят яркие краски тихого летнего вечера. Царство ночи близко! Мутными разводами туши закрашиваются очертания деревьев. Ночь, будто хищница рысь в поисках добычи бесшумно переступает по тернистой земле своими лапами. Идет осторожно и настойчиво, целеустремленно. Вот уже матовыми мазками гуаши затушевано сиреневое небо. Рубчатый пик недалекого хребта растворился на горизонте. Неугасающими искрами костра разметались над головой мерцающие звезды. Близстоящие деревья сгрудились серой массой: не понять, где разлапистая пихта, а где шероховатая ель. Комковатые кустарники заволновались болотистыми кочками. Серебро вечерней росы легло на поникшую траву. Говорливый ручей накрывается мягким одеялом молочного тумана. Прохладный воздух насыщен таежной свежестью. Легкое течение несет в лицо терпкие запахи смолы, благоухающей земли, ароматы засыпающих жарков. В букет соцветий добавляется «привкус» загнивающего дерева.

Наступает час противостояния. Граница смены суток. Затухающий вечер отдает свои права царству ночи. Неопределенная тишина, всего на несколько минут. Смолкли голоса дневных птиц, а ночные хищники еще не выдали своего присутствия. Но где-то в глубине леса ухнула ушастая совка. Будто черные молнии, над поляной заметались первые летучие мыши. Призывая потомство за собой, пискнула в колоде проворная ласка.

Наступил час охоты, когда хищный зверь ищет добычу ради продолжения своей жизни. Безобидная мухоловка, стараясь не издавать лишних звуков, прячет в гнезде свое неугомонное, прожорливое потомство. Строгое время наития. Мрачная пора суток противоборства живой плоти. И неизвестно, кто доживет до утра.