Книга Гарем. История, традиции, тайны - Норман Пензер

Из этих дворов нам позволили пройти в сад, устроенный с обеих сторон дворца, и обойти его целиком… Весь участок земли, который называется дворцовым садом, занят кипарисами и другими деревьями; там проложены тенистые тропинки и возведены разнообразные павильоны… Пройдя через Сераль до самой дальней точки, выходишь к коринфской колонне из белого мрамора… Нас впустили в небольшую калитку рядом с этой колонной, за которой был зеленый двор, а за ним — ухоженный сад. Оттуда, поднявшись на несколько ступеней, мы попали в половину Великого синьора с двумя богато украшенными павильонами, прудом с рыбками, мощеной дорожкой для прогулок и открытой галереей. Здесь нам показали место, где живут в заточении несчастные принцы, темные комнаты ичогланов и дверь, ведущую в гарем…

Галерея, о которой я уже говорил, отделана красиво и богато, она украшена выполненными золотом цветочными орнаментами, а опорой крыши служат прекрасные колонны из змеевика. В стены одного павильона вставлены три великолепных порфира сферической формы, средний отполирован таким образом, что в нем, подобно зеркалу, отражается Сераль и прилегающие к нему городские кварталы…»

Проследить путь Чисхолла по дворцу совсем не сложно, если следить за ним по плану Сераля. Единственный интересный момент — это «открытая галерея», и здесь я не согласен с доктором Миллер, отождествляющей ее с террасой между Багдад-кешк (см. план, поз. 114) и залом Обрезания. В этом месте составленного ею плана допущены грубые ошибки в числе построек, их размерах, форме, а также в соотношении пропорций зданий и двориков, поэтому трудно поверить, что она исследовала их лично. Вполне очевидно, что после «мощеной дорожки» около Багдад-кешк Чисхолла провели по «открытой галерее» (поз. 95), описание которой довольно точно соответствует залу с колоннами, не имеющему стены с западной стороны, во дворик Клетки — тюрьмы принцев (см. план, поз. 91). Сложно сказать, что такое «темные комнаты», однако, учитывая то, что отдельные участки Золотой дороги (поз. 75) достаточно темные, что чуть в стороне от нее на самом деле устроены маленькие комнаты, а также что она и правда ведет к дверям гарема, я считаю возможным сделать вывод: он шел именно по этому пути. Он ничего не говорит о том, как возвращался, но, скорее всего, не попав в Третий двор, он пошел обратно той же дорогой и вернулся садами к мысу Сераль. Я ничего не могу сказать о «трех порфирах сферической формы», — скорее всего, их постигла та же участь, что и многие другие вещи в Серале. Однако мы все еще не вошли в гарем. Судьбе было угодно, чтобы туда нас провел француз.

Обри де Ла Мотре (1699–1714)

Этот французский путешественник и писатель, родившийся примерно в 1674 году, из-за своих религиозных убеждений в течение долгих лет был вынужден жить в Англии. Он много ездил по Европе, посетил Швецию, Лапландию, Пруссию, Францию, Испанию, Италию, Грецию, Россию, а также Турцию. В Смирну он прибыл в начале 1699 года, а в июне того же года перебрался в Константинополь. Этот город был его штаб-квартирой вплоть до отъезда в Швецию в 1714 году. Основная часть отчета о его путешествиях была опубликована в Лондоне в 1723 году; эта книга, состоящая из двух томов, называлась «Путешествия по Европе, Азии и части Африки». Третий том увидел свет девятью годами позже. Биографы характеризуют его как «правдивого рассказчика, но весьма поверхностного наблюдателя», и, похоже, критика вполне справедлива. В то же время он был первым чужаком, осмотревшим несколько помещений гарема изнутри, хотя следует признать, что комнат, подобных описанным им, в настоящее время не существует. То, что ему удалось попасть туда, можно объяснить только невероятно удачным стечением самых разных обстоятельств. Похоже, что регулировка многочисленных часов гарема находилась в руках швейцарских и французских часовщиков, поселившихся в Галате и Пере. Мотре познакомился кое с кем из них и, узнав, что из Сераля поступил заказ на ремонт нескольких механизмов, убедил одного из часовщиков взять его во дворец в качестве помощника. «Я оделся, как турок, — пишет Мотре, — он тоже. К счастью для меня, в то время Великий синьор находился со всем своим двором в Адрианополе». Он шел, как обычно, через Первый и Второй дворы. Дойдя до Третьего, вероятно, повернул налево в направлении Золотой дороги и крайнего строения гарема. Описываемые им помещения, скорее всего, примыкали к дворику гаремных рабынь (поз. 44) или же находились западнее — там, где сейчас стоит так называемая гаремная больница (поз. 56). Мотре и сам понимал, насколько путаным получился его отчет, и, даже если бы эти помещения сохранились до наших дней, отследить, каким путем он шел, было бы очень сложно. «У меня голова шла кругом, в ней настолько все смешалось: диваны, богатая отделка потолков, множество красивых вещей повсюду, — что мне было бы сложно точно описать их; кроме того, я был там недолго, и мне просто некогда было это сделать».

В качестве сопровождающего им выделили черного евнуха, судя по всему не желавшего пускаться в какие-либо дополнительные объяснения.

«Евнух проводил нас в зал гарема — с моей точки зрения, самое красивое помещение Сераля, — где нужно было отрегулировать великолепные английские часы. Его стены были отделаны прекрасной майоликой; потолок и внутренняя поверхность купола покрыты золотом и лазурью; в центре зала, прямо под куполом, находился фонтан с чашей из зеленого, похожего на мрамор камня — то ли змеевика, то ли яшмы; в тот момент фонтан не работал, так как женщины были в отъезде… В зале было несколько больших застекленных окон, забранных решетками снаружи; у окон стояли маленькие диваны, на них были наброшены покрывала для защиты от пыли. Сидя там, женщины дышат воздухом и через решетку разглядывают улицу. После того как мастер наладил часы в зале, евнух провел нас мимо нескольких небольших комнат, двери которых были закрыты. Эти комнаты напомнили мне монашеские кельи — дело в том, что одну открывал другой евнух, и нам удалось в нее заглянуть… В этой комнате было больше росписи и золота, чем в самом зале; окошки находились высоко под потолком — даже самый рослый мужчина не смог бы до них дотянуться, вместо стекла был разноцветный витраж, как в некоторых христианских церквях, только полностью отсутствовали изображения людей и животных».

После этого Л а Мотре добавляет следующее разъяснение: «Сравнивая комнаты женщин Великого синьора с кельями монашек, следует отметить, что в первых мебель значительно богаче и то, что эти комнаты предназначены для других целей — последнее нетрудно понять и без дополнительных объяснений».

Затем их провели в «комнату с окнами в сад», ее описание не приводится. Миновав «несколько залов и комнат, ступая везде по толстым персидским коврам, которыми почти везде застланы полы», они проследовали через селямлик, прошли колонну готов и вышли к мысу Сераль.

Жан-Клод Флаше (1740–1755)

Сейчас мы добрались до воспоминаний французского фабриканта по имени Жан-Клод Флаше, первым из иностранцев увидевшего весь Сераль, включая гарем. Поскольку детали его посещения, похоже, малоизвестны, я остановлюсь на этом подробнее. О дате и месте его рождения умалчивают все биографы, и мы, не боясь ошибиться, назовем 1720 год и город Сен-Шамон, расположенный в живописной долине у слияния рек Гир и Жанон, примерно в 45 километрах к юго-западу от Лиона. Там, по крайней мере, жил его брат; кроме того, Жан-Клод там умер; а еще в 1789 году в соборе Нотр-Дам этого города некий Флаше служил кюре. В юности у Жан-Клода появилась мечта объехать весь Левант и Индию с торговой миссией, для того чтобы, узнав как можно больше о способах производства товаров, использовать полученные знания на благо своей страны. Французскому послу эти планы показались слишком амбициозными, и он отказал Флаше в выдаче необходимого паспорта. Посол лишь предоставил ему возможность поехать в Константинополь и оттуда совершать краткосрочные поездки. В результате Флаше отправился в путешествие и, проехав через Голландию, Италию, Германию, Венгрию и Валахию, в 1740 году прибыл к месту назначения. Там он провел не менее пятнадцати лет; пребывание Флаше в Турции пришлось на время правления султанов Махмуда I и Османа III. Будучи упорным и энергичным человеком, он не только вел активную торговлю товарами, но и обучил турок изготовлению и практическому применению веретен, крашению хлопка, золочению меди, лужению и другим приемам промышленного производства. Своими успехами он был обязан дружбе с кызлар-агой, или начальником черных евнухов Хаджи Бекташем. Этот абиссинец проявил такой интерес к предлагаемым новшествам, что Флэше получил звание первого поставщика Великого синьора. Он продавал Сералю самые разнообразные товары, причем особым спросом там пользовались любые механические приспособления. Собственно говоря, взяткой, за которую Хаджи Бекташ провел Флаше по Сералю, были механические игрушки: человек, бьющий в барабан, девушка-француженка и восточный раб, а также чертежи других механизмов — подробнее о них нам ничего не известно. Тем не менее, несмотря на свой высокий пост, за открыто проведенную экскурсию для Флаше по дворцу Хаджи Бекташ вполне мог поплатиться головой, и даже учитывая отсутствие султана. «Боги из мифов предстают перед людьми с соблюдением меньших формальностей, значительно проще попасть на экскурсию в Тартар», — вспоминает Флаше. Но тут подвернулся удобный случай: в Серале предстояло установить зеркала, присланные Людовиком XV в подарок Махмуду I, и, чтобы не возбуждать подозрений у других евнухов, Флаше с послом Франции в Порте Ком де Кастеллане были включены в число рабочих, занимавшихся их установкой. Так им удалось осмотреть практически весь Сераль; Флаше был внимательным наблюдателем — если было бы позволено, он бы сопроводил свой отчет подробными чертежами. В 1755 году, вскоре после смерти своего благодетеля, Флаше уехал в Смирну, где посвятил много времени изучению марены, из корня которой получали краску, придававшую тканям знаменитый «турецкий красный» цвет. Методы, используемые греками для красильного и аналогичных производств, Флаше посчитал настолько важными, что, возвращаясь на следующий год домой, взял с собой нескольких рабочих. Король оценил его усилия и указом совета от 21 декабря 1756 года пожаловал фабрике в Сен-Шамоне, принадлежавшей брату Флаше, титул «королевская мануфактура», при этом специально оговорив, чтобы привезенные Флаше греки-рабочие продолжали работать там, а сама красильня была открыта для желающих изучить их мастерство и принимала учеников.