Книга Синдром Кандинского - Андрей Саломатов

Он гладил ее свободной рукой по шее и груди, на все лады хрипло шептал: "Леночка! Леночка!" — а она тихонько смеялась от удовольствия и подставляла губы. Словно в полусне, Антон ласкал ее, иногда на мгновение замирал, но только для того, чтобы сказать очередную нежную глупость, пока наконец она не подала голос.

— Халат не порви, дурашка.

— Что? — испуганно спросил Антон, застыл в той позе, в какой его застала эта фраза.

— Халат. Халат не порви, — повторила она, и он явственно услышал, как расстегиваются пуговицы халата, ткань у него под рукой поползла вниз, и Антон, положив ей руку на голую грудь, провел по ней ладонью и тихо спросил:

— Ты кто?

— Познакомиться хочешь? — насмешливо ответила гостья.

Антон молча поднялся, отошел к двери и пошарил по стене рукой. Затем он щелкнул выключателем и вспыхнул свет.

— Ну вот, — закрывая лицо от света, сказала гостья. Другой рукой она запахнула халат, а затем села. — Я не Леночка, — сказала она.

— Вижу, — ответил Антон, хотя с трудом мог бы сейчас отличить собаку от кошки.

— Я твоя соседка. Мы сегодня днем с тобой виделись. Помнишь?

— Помню, — соврал Антон, лихорадочно соображая, где и когда это произошло.

— Вот решила тебя навестить. Спать не хочется, я днем выспалась. Дай, думаю, соседа навещу. Да ты чего так перепугался? Я не съем тебя.

— Не съешь, — растерянно повторил Антон и довольно грубо добавил: Извини, мне сейчас не до приключений. Я спать хочу.

Гостья фыркнула, встала и, застегиваясь на ходу, подошла к двери.

— Спокойной ночи, Ромео, — насмешливо сказала она.

— Спокойной ночи, Арландина, — ответил Антон.

Когда он лег, на улице начало светать. Через маленькое оконце в каморку полез серый, промозглый рассвет, в саду умолкла цикада, и где-то далеко, словно игрушечный моторчик, тихо протарахтел автомобиль.

2

Проснулся Антон поздно, когда солнце уже до такой степени нагрело крышу, что в каморке стало трудно дышать. И все же Антон еще долго лежал, прислушиваясь к тому, что происходит на улице. Он пытался вспомнить последний сон, но сосредоточиться ему мешала большая зеленая муха, которая, словно тяжелый самолет, идущий на бомбометание, кружила по комнате. И чем больше он напрягал память, тем более расплывчатым становился смысл сна. Ему удалось вспомнить лишь странную пару: один — длинный, около двух метров, худой, в больших роговых очках; другой — маленький, с клочковатой рыжей бородой. Они шли по заснеженному берегу моря с ананасами в руках и говорили о нем. Антону запомнилась только одна фраза, которая к нему как раз не относилась, но он все силился понять, что имел в виду бородатый, сказав: "Бог любит юродивых и героев".

Разозлившись на муху, Антон встал с кровати и настежь раскрыл дверь. Затем он достал лист бумаги, авторучку и, положив кейс на колени, принялся писать письмо.

«Лена!

Я еще раз решил написать тебе, хотя и не уверен, что ты получишь это письмо. Я собираюсь вернуться домой, потому что понял всю бессмысленность своего пребывания здесь. Мне не удалось убежать от самого себя, наверное, это и невозможно. Я просто перенес себя — со всем, что меня окружало в Москве, — в другой город и здесь продолжаю жить той же безумной жизнью, среди таких же безумных людей. Это лишь доказывает, что человек носит судьбу и образ жизни в себе самом. Можно, конечно, отказаться от прошлого, сжечь карму, но я пока не представляю себя в новом качестве, не знаю, чем буду жить, а значит, и не готов к такому отказу. Боюсь, ты поймешь меня неправильно и подумаешь, что я хотел бы отказаться от всего, что тебе так ненавистно. Для того, чтобы тебе стала понятнее моя мысль, я расскажу продолжение той истории.

Итак, я шел по дороге, пока меня не подобрала попутная машина. Мне было все равно куда ехать, и шофер отвез меня в небольшой городок, названия которого я сейчас не помню. Все утро я прошатался по городу, пытаясь найти что-нибудь поесть, пока не встретил женщину такого блядского вида, что даже младенец понял бы, чем она занимается. Я не знаю, почему подошел именно к ней. Возможно, в тот момент мне показалось, что в подобной ситуации помочь может только такой человек.

Я объяснил ей, что со мной произошло, что очень хочу есть, и она дала мне три рубля. Затем спросила, знает ли кто из моих знакомых, куда я поехал. Я ответил, что не знает и не может знать. Женщина дала мне еще пять рублей, сказала, где я могу купить поесть, а потом предложила переночевать у нее. Она продиктовала адрес, но просила никому не говорить о том, где я буду ночевать, потому что у нее плохие отношения с милицией. «Постучишь три раза, — сказала она, — а когда спросят: «Кто?», ответишь: «От Клары». Тебя проведут ко мне».

До самого вечера я болтался по городу, пообедал и даже поспал час в скверике на траве. Когда начало смеркаться, поехал в гости к Кларе.

Дом оказался на самой окраине, к тому же на отшибе, в стороне от дороги. Мне пришлось порыскать, так как был он полностью скрыт густыми зарослями и вела к нему даже не дорожка, а едва заметная в темноте тропинка. Ни в одном окошке не было света, и пришлось в темноте искать дверь. Без всякой надежды я постучал и уже собрался было уходить, как за дверью спросили: «Кто?» Я ответил, и меня впустили в совершенно темную прихожую. Затем кто-то взял меня за локоть и повел по коридору. Страшно не было. Не раз бывал я в подобных домах, где образ жизни хозяев требовал определенной конспирации. Наконец рядом распахнулась дверь, и я попал в большую комнату, по углам которой в бронзовых трехголовых подсвечниках горели свечи. Посреди комнаты стоял накрытый стол с вином и закусками, а за столом сидело не менее десяти человек. Клары среди них не было, зато у плотно занавешенного окна я увидел уже знакомого кавказца и его белокурую подругу. Я обрадовался этой встрече, кивнул им, но они сделали вид, что не знают меня. Провожатый усадил меня за стол как раз между моими спасителями. Слева сидел кавказец, справа — его знакомая. Мне налили вина, положили на тарелку жареного мяса и сказали, чтобы я не стеснялся, брал все, что захочется. За ужином я все время думал, как могло произойти, что я снова встретил эту необычную пару — и так далеко от первого места встречи. Но ни к какому выводу не пришел, а потому приписал все случаю.

Все, сидящие за столом, по очереди подходили ко мне и просили пить за хозяина дома, которого звали Самаэль. Чокаясь, они говорили одно и то же: «Самаэль здесь хозяин, и нет хозяина, кроме него». Затем выпивали и отходили. При этом соседка справа все время говорила мне: «Не пей. Только делай вид, что пьешь». Но я ее не послушал.

Когда очередь дошла до кавказца, я тихо спросил, помнит ли он меня. Он ответил, что не помнит и видит в первый раз, но это неважно, потому что сегодня вечером я их гость. Тогда я так же тихо спросил, где сам хозяин Самаэль, за которого мы все пьем? И он ответил: «Пей спокойно и ни о чем не думай. Хозяин здесь, он все видит, все слышит, но за столом его нет».