Книга Полночная ведьма - Пола Брекстон

– Свет! – Мой голос гулко отдается от холодных стен. – Сейчас!

С коротким свистящим звуком вспыхивает свет. В массивных чугунных кольцах, вбитых в стены через равные промежутки на нашем пути, укреплены толстые факелы, и все они теперь горят ярким светом, колеблющимся в вихрящемся воздухе подземелья и отбрасывающим на все вокруг пляшущие тени. Мы движемся вниз, одной рукой поддерживая подолы своих одежд, а другой касаясь стены. Здесь нет ни перил, ни веревки, за которую можно бы было держаться, но сырые камни под нашими пальцами создают хотя бы иллюзию опоры во время нашего крутого спуска. Лестница проходит под садом, пока не доходит до длинной комнаты с низким потолком, которая находится прямо под нашим домом. Здесь мрачность уступает место комфорту. Пол устилают толстые ковры, серые каменные стены оживляют развешанные на них картины и карты. Вдоль них стоят низкие деревянные скамьи с мягкими сиденьями, словно в какой-то богато убранной прихожей. Тут пришедшие первыми колдуны собираются и ждут, прежде чем пройти в святилище клана. В каждой стене здесь есть несколько дверей. За некоторыми из них, как за той, которую только что закрыла за собой я, скрываются лестницы. Одна из дверей, распашная и пышно украшенная изображением огромной зеленой стрекозы с туловищем из яркой эмали и крыльями, сделанными из нескольких слоев тончайшего серебряного шитья, ведет в главный зал. Другая дверь, единственная в своей стене, с низкой притолокой, массивна, усеяна железными шляпками гвоздей и имеет крепкие петли с широкими длинными крыльями. Яго сбежал по ступеням, обогнав нас с Вайолет, и теперь сидит на одной из скамей, лениво вылизывая лапы.

Я поворачиваюсь к камеристке и беру ее руки в свои.

– Подожди меня здесь.

– Вы уверены, миледи?

– Уверена.

– Тогда я останусь. Но если понадоблюсь…

– …я тебя позову.

Вайолет кивает и чуть заметно улыбается, чтобы поддержать меня. Не понимаю, отчего я чувствую волнение. Нет, это не волнение, это нечто большее. Может быть, страх? Нет, в это я не верю. Чего мне бояться? Ведь я готовилась к этому моменту так долго. Меня готовил к нему отец. И я должна верить, что готова. Я призываю на помощь все свое мужество и, быстро подойдя к низкой двери, кладу на нее ладонь.

– Откройся, – говорю я, и дверь медленно отворяется, скрипя массивными петлями. Я иду внутрь. По мере того как я прохожу мимо укрепленных на стенах факелов, они вспыхивают ярким пламенем. Наконец проход расширяется, и вот я уже стою в просторном древнем помещении, где покоятся останки моих предков – в катакомбах рода Монтгомери. И здесь, в центре мощенного каменными плитами подземелья, с усталой улыбкой на так хорошо знакомом мне и любимом мною лице, раскрыв объятия, стоит мой отец.

* * *

Брэма ждут в доме Ричарда Мэнгана не раньше девяти часов вечера, поэтому он заходит в небольшой ресторанчик в Мэрилебоун и садится за столик. Ожидая, когда принесут заказанную еду, он вынимает наброски, сделанные на кладбище, и внимательно вглядывается в них, ибо самый взыскательный критик его работ – это он сам.

Какое бледное подобие того, что я видел. Сила и достоинство этой скорбящей семьи… они как будто есть, и в то же время их нет. Нет. Нет. Может быть, у меня получилась вот эта фигура? Да! Вот оно. Какая-то искра. Надо будет продолжить работу над ней. Цвет. Да, цвет ее оживит.

Официант приносит заказ, и он с неохотой освобождает на столике место для еды.

Правильно ли я делаю, что верю в то, что смогу это сделать? Поможет ли мне наставник раскрыть талант живописца или же просто объяснит, что надеяться не на что?

Он съедает на обед бифштекс, чувствуя, что в следующий раз отведает сытную еду нескоро, поскольку привез с собой немного денег, затем встает из-за стола и продолжает путь к дому в Блумсберри, где проживают скульптор с семьей. В письме Мэнган предупредил, чтобы Брэм ожидал в его обиталище «изрядной расхлябанности и злоупотребления своим положением как со стороны взрослых, так и со стороны детей». Предупредил он также, что ни его жена, ни его любовница не видят смысла в работе по дому. А поскольку слуг они не держат, продолжал скульптор, – как из принципа, так и из соображений экономии, – в доме несколько «неопрятно».

Брэм находит нужную улицу без труда. Она расположена на самой границе района, где шикарные, с украшенными лепниной фасадами особняки уступают место более скромным постройкам. На первый взгляд дом Ричарда Мэнгана выглядит довольно пристойно. Сада перед ним нет, и с улицы к парадной двери просто ведет несколько каменных ступенек. Краска на деревянных частях здания местами облупилась, но в общем и целом оно выглядит достаточно крепким, а в открытых окнах видны веселенькие занавески. Уже начинает смеркаться, и в комнатах, выходящих на улицу, приветственно сияют светильники – скорее всего масляные лампы. Из окон комнат доносятся музыка и крики, и Брэм решает, что там проходит какая-то вечеринка. Он стучится в дверь, но стук остается без ответа, что, впрочем, не удивляет его, и поскольку дверь оказывается незапертой, он входит в дом без приглашения.

Несмотря на все предупреждения Мэнгана, Брэм совершенно не готов к хаосу, которым встречает его дом скульптора. Воздух здесь так пропитан запахами масляных красок и скипидара, что у Брэма начинает першить в горле. В коридоре нет ни единого светильника, и его освещает только свет ламп, проникающий сюда из открытых дверей комнат, а также из того, что больше всего походит на большую дыру в задней стене дома. В коридоре развешано великое множество картин и зеркал, но совершенно отсутствует какая-либо мебель, тут нет ни единого стула или стола, а на стенах не видно крюков, на которые можно было бы повесить куртку или шляпу. Зато к ним везде прислонены незаконченные полотна, и на каждом шагу попадаются завернутые в материю глыбы камня и небольшие глиняные скульптурные эскизы. Ничем не застеленный дощатый пол очень удобен для катания на велосипедах, чем пользуются то ли трое, то ли четверо (они ездят так быстро, что Брэму не удается точно определить их число) маленьких детей. Их радостные крики смешиваются с доносящимися из одной из комнат громкими звуками игры на пианино, а также с возбужденным лаем большого косматого, но, к счастью, дружелюбного охотничьего пса, который носится вокруг Брэма, пытающегося поставить на пол багаж.

За двумя самыми маленькими из детей пытается угнаться розовощекая женщина с избыточным весом.

– Близнецы! Близнецы! – кричит она им вслед, когда они проносятся мимо, сидя на одном трехколесном велосипеде. – Я приготовила для вас ванну. Идите купаться, и поскорее. Нельзя же впустую тратить горячую воду. Что скажет папа?

Но ребятишкам, похоже, все равно, они только крутят педали быстрее и хихикают еще громче.

– Близнецы! – жалобно кричит женщина, глядя, как они исчезают в дыре в задней стене и, насколько может сказать Брэм, выезжают в находящийся за домом быстро темнеющий сад. Наконец заметив его присутствие, она расплывается в улыбке. – О! Вы и есть тот художник?

– Да, это я. – Брэм торопливо срывает с головы шляпу и готовится представиться по всем правилам, но женщина вдруг отворачивается и, глядя на уходящую на второй этаж лестницу, вопит: