Книга История Древней Греции в 11 городах - Пол Картледж

Описывая эту коллекцию предметов из погребения, мы, однако, еще ничего не сказали о главном элементе снаряжения греческого пехотинца, а именно о его щите. Ибо слово «гоплиты», hoplites, можно почти с полной уверенностью считать происходящим от hoplon. Щит был также известен под названием аргивского – вероятно, потому, что изобрели в Аргосе или там сконструировали первый несомненно удачный и заслуживший наибольшую популярность вариант. Где-то между 750 и 650 гг. до н.э. сложился новый способ ведения боя, получивший наименование гоплитского, который больше не зависел от «героической» доблести отдельных воителей, и есть определенные основания подозревать, что Фидон имел самое непосредственное отношение к этим процессам. Но чтобы получить более полное представление об этом новом повороте в греческой истории, мы должны подождать до главы о Спарте (глава седьмая).

Глава 4

Милет

Ликией ты, повелитель, владеешь, Меонией милой, Около моря лежащим Милетом, желаемым всеми…

Гомер. К Аполлону Дельфийскому (Пер. В. В. Вересаева)

Так начинается вторая часть первого гомеровского гимна к Аполлону, одного из тридцати трех поэтических гимнов, составленных преимущественно в VII VI вв. до н.э. Они начинаются с обращения к Дионису, затем перед нами проходит весь пантеон олимпийских богов во главе с Зевсом и несколько не олимпийских божеств, таких, как, например, девять Муз, и заканчивается вторым гимном к Кастору и Поллуксу [18], Диоскурам, которые, как мы увидим, имели особую связь со Спартой. То важное место, которое отведено Милету в гимне, где упоминается значительная часть греческого мира к востоку от Адриатического моря и в повествование включены греческие эквиваленты рая и ада, свидетельствует о выдающемся значении этого города на раннем этапе греческой истории. Он играл важную роль не только в собственном краю Эллады, называемом Ионией [19], примерно в центре эгейского побережья Восточной Анатолии. (Ликия, лежавшая к югу от Ионии, и Меония – обычно это считается другим названием области, более известной как Лидия, – строго к востоку, были поначалу скорее негреческими, нежели греческими.) Однако, помимо прочего, влияние Милета распространялось вглубь и вширь еще и благодаря его участию даже не в одном, а в двух этапах греческой эмиграции и колонизации. Знаменательное упоминание о нем в гомеровском гимне, содержащееся в той его части, которая посвящена Аполлону Дельфийскому, вряд ли появилось здесь случайно, поскольку Аполлон Дельфийский в отличие от Аполлона Делосского, чествуемого в первой части, был божественным покровителем греческой колонизации, – мощная волна ее, которая поднялась в середине VIII в. до н.э., продолжалась примерно до середины VI в. до н.э. – наиболее важная из греческих диаспор («диаспора» по-гречески «рассеяние») до завоеваний Александра Великого в Азии и Северной Африке в 330–320-х гг. до н.э.

Место, на котором вырос Милет, было заселено задолго до VIII столетия до н.э. Уже в предысторические времена бронзового века минойцы с Крита и в особенности микенские греки с материка серьезно обозначили здесь свое присутствие, и есть основания предполагать, что место, которое в хеттских текстах XIII в. до н.э. именуется Миллавандой, расположенной в сфере влияния Аххиявы (Ахайи?), является городом, известным в историческое время как Милет. Затем после катаклизмов, которые затронули эту часть Средиземноморья в первые десятилетия XII в. до н.э., они оказались в самой гуще движения греков из материковой Греции на восток через Эгейское море в Малую Азию в XII и XI столетиях до н.э. Историки обычно называют эти процессы ионийской миграцией – ионийской потому, что эти края, известные как «Иония» (первоначально «Иавония»), притягивали к себе переселенцев, хотя другие двинулись намного дальше, на востоке – до самого Кипра, и поскольку сформировавшийся диалект греческого языка стал называться ионийским. Слово «миграция» используется для того, чтобы отличить этот процесс от «колонизационного» движения, о котором шла речь в конце предыдущего абзаца.

В сущности, термин «ионийский» имеет еще третье измерение и значение: поскольку негреческие народы, такие как ассирийцы, финикийцы и иудеи, имели дело в основном с греками, говорившими на ионийском диалекте, то общепринятым на востоке обозначением для всех эллинов стало именно слово «ионийцы» – «яван» в древнееврейском, например (и до сих пор в персидском). В будущем это обещало стать нелегким бременем, но ионийцы, и не в последнюю очередь милетяне, великолепно продемонстрировали, что им вполне по силам нести его. Действительно, именно они – обитатели анатолийского побережья и их соплеменники в материковой Греции (например, жители острова Эвбея) – стали теми, кто наиболее полно использовал и развивал наследие Востока: в том, что касалось, например, алфавита, позаимствованного от ливанских финикийцев и затем измененного; математики, позаимствованной от вавилонян (на юге Ирака, говоря современными терминами); монетного дела, позаимствованного от их лидийских соседей в первой половине VI в. до н.э.

Карта №3.Греческая колонизация

Из двенадцати греческих городов, составлявших азиатскую ветвь ионийцев, Милет находился южнее остальных и имел насыщенную мифологическую историю. Некий Нелей, «сын Кодра», как считалось, был милетским ойкистом (отцом-основателем), и считалось также – древние греки смотрели на эти вещи иначе, чем мы, – организатором убийства уже проживавших там карийских мужчин (у Гомера «говорящие по-варварски» карийцы из Милета сражаются на стороне троянцев), чтобы завладеть их вдовами, жениться на них и завести потомство. Высказывалось правдоподобное предположение, что это было убийство с целью основания колонии. Однако можно утверждать, что в жилах каждого милетянина, оказывавшегося в большинстве, если не во всех районах греческой колонизации от Фасиса в современной Грузии до восточного побережья Испании, текло сколько-то негреческой крови, по крайней мере поначалу. Действительно, в Милете еще во времена Геродота, как утверждают, женщины отказывались садиться рядом со своими мужьями для трапезы, движимые воспоминаниями о позоре своих прародительниц, и даже – неужели в такое можно поверить? – называть своих супругов по именам. Во всяком случае, это позволяет лучше понять, в какой степени соответствовали истине заявления афинян, вложенные в их уста Геродотом, о том, кто и насколько является эллином, определяется «родством по крови» [20].