Книга Белые велосипеды. Как делали музыку в 60-е - Джон Бойд

Следующая остановка была в Олбани, штат Джорджия, где Питер де Лиссовой, мой товарищ по Гарварду, работал в Студенческом координационном комитете ненасильственных действий[34]. Когда Питу было девятнадцать лет, его выставили из ЮАР за нелегальное посещение Альберта Лутули, лидера движения против апартеида до Нельсона Манделы. Вместо того чтобы улететь домой, он добирался автостопом из Йоханнесбурга до Каира; в Танганьике его арестовали как шпиона, а во время купания в Ниле он подхватил опасных паразитов, так что после возвращения ему пришлось провести несколько месяцев в больнице.

Он взял меня с собой на обед, где главным блюдом был цыпленок [35], в церковь неподалеку, и я был поражен кротким мужеством местных людей и добровольцев с Севера. Две ночи я проспал на нижней койке в деревянном доме на одной из немощеных улиц в черном квартале. Пит спал на верхней. Когда я спросил его об отметинах на стене над моей кроватью, он ответил, что это дыры от пуль, появившиеся в результате ночного автомобильного налета за несколько недель до моего приезда.

Когда я собрался уезжать, некоторые из местных активистов были обеспокоены тем, что мой автомобильный номер штата Нью-Джерси мелькал, в городе пару дней. И теперь последствия встречи с полицейским на шоссе за пределами города могут быть гораздо более неприятными, нежели просто штраф за превышение скорости. Поэтому они показывали мне объездной путь по грязным грунтовым дорогам через сосновые леса, растущие на красноземах юго-западной Джорджии. На автостраду я снова выехал на границе штата Алабама. (Эндрю Гудмен, Майкл Швернер и Джеймс Чейни делали то же дело, что и Пит, недалеко от Джорджии, в штате Миссисипи; они были убиты спустя три месяца.)

Новый Орлеан, мой следующий пункт назначения, жил тогда — и живет поныне — по своим законам; он находится на Юге, но не является его частью. Борьба моих друзей в Каролине и Джорджии показалась очень далекой, как только я попал во Французский квартал. Я отыскал зал Preservation Hall и провел там следующие семь вечеров.

За двадцать пять лет до блюзового и фолк-бума шестидесятых произошло возрождение диксиленда. Когда в конце тридцатых в джазовой музыке начался переход от свинга к бибопу, группа белых энтузиастов занялась спасением традиционного нью-орлеанского джаза от забвения, подобно тому как мы пытались сделать то же самое для блюза.

В общем, в увлечении белых музыкой, имеющей африканские корни, существуют две стадии. Сначала танцполы заполняются людьми, возбужденными новым способом потрясти задницей. Потом, когда мода проходит и ритмы меняются, появляются интеллектуалы, восхищенные жизненной энергией и оригинальностью этой музыки и желающие сохранить ее или восстановить в первоначальном виде. Делами Preservation Hall управляли Алан и Сэнди Джеффы, ньюйоркцы, которые влюбились в музыку Нового Орлеана и открыли крошечную сценическую площадку для музыкантов, все еще игравших на похоронах и парадах по окраинам города. Джеффы обеспечили их регулярным заработком во Французском квартале, где поклонники жанра, в основном европейцы или японцы, воздавали им должное. Каждый день я оставался в зале буквально до последней ноты, слушая, как Джордж Льюис, Кид Ховард, Кид Томас, Перси Хамфрис, Билли и Дид Пирс, Олсайд «Слоу Дрэг» Пэйвегоу и Джо Робишо изящно импровизировали в стиле давно прошедших дней.

Удивительно, но в оркестрах, игравших в Preservation Hall, было несколько молодых музыкантов. Новый Орлеан, что необычно для американского города, обладает способностью заключать в себе одновременно и старое и новое. Как в Бразилии или на Кубе, музыканты и танцоры там следуют последним веяниям моды, но кроме этого могут показать свое умение и в стилях пятидесятилетней давности — явление, с которым редко столкнешься в Брикстоне или южном Лос-Анджелесе.

В один из вечеров я завернул за угол и оказался на Бурбон-стрит. Сейчас она окончательно превратилась в отупевший от пьянства «детский манеж» для богатых сынков из Техаса и делегатов всевозможных конгрессов[36], но тогда дело еще не зашло так далеко. Казен Джо Плезент, тот из участников предстоящего шоу Blues and Gospel Caravan, о котором я знал меньше всего, выступал там регулярно. Он исполнял блюзы в водевильном духе и рассказывал невероятные истории. Его коронным номером была песня «I Wouldn’t Give a Blind Sow an Acorn, Wouldn’t Give a Crippled Crab a Crutch»[37], насмешливая пародия на хвастливую блюзовую форму. Мы сразу понравились друг другу, и его помощь в трудные первые дни турне оказалась просто бесценной. Неделя прошла, и я направился на север, в Чикаго.

Там я прошелся по приходящим в упадок блюзовым клубам Саут-Сайда, большинство посетителей которых были старыми и бедными. «Золотой век» этого района, когда он соперничал с Гарлемом за роль столицы Черной Америки, уже прошел, но мрачные последние десятилетия двадцатого века, когда он покатился по наклонной плоскости в пучину насилия и разрушения, еще не наступили. В Pepper’s Lounge, «домашнем» клубе Мадди Уотерса, я представился ему самому. В группе Мадди играли музыканты, сами по себе бывшие звездами, такие как исполнитель на губной гармошке Джеймс Коттон и пианист Отис Спенн. Во время позднего ночного сета на замену вышел молодой белый гитарист по имени Майк Блумфилд и с большим энтузиазмом сыграл несколько лидирующих партий.

Покидая клуб Pepper’s Lounge около половины третьего утра, я остановился, чтобы дать немного мелочи нищему, и вдруг ощутил, что острие ножа оттесняет меня в сторону какого-то темного дверного проема. Мои друзья закричали, из закусочной рядом выскочили люди, чтобы прогнать уличных грабителей. Вокруг собралась толпа, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, и кто-то угостил нас выпивкой в близлежащем баре. Эта неформальная «торговая палата»[38] в стоптанных башмаках хотела получить гарантии, что инцидент не отобьёт у нас желание вернуться в это место. На следующий день я отправился на восток укладывать вещи, чтобы начать свои приключения в Европе.

Глава 4

Как-то за несколько дней до отъезда я проходил по Кембриджу. Остановившись у телефонной будки на Гарвард-сквер и достав пригоршню монет, я размышлял, к кому бы напроситься на ночлег. Мимо проходила девушка, которую я всегда «хотел» (краткий и выразительный британский термин, который появился в моем словаре только тогда, когда я попал в Лондон), она сказала мне, что у нее есть новая, свободная от бойфрендов квартира и она охотно меня приютит. Другим английским глаголом, который я вскоре узнал, было слово «снимать»: я подумал, что я только что «снял» Мэри Вэнджи.