Книга Ветер над сопками - Егор Самойлик

Командир отряда майор Каленников был у себя. Иван Иустинович сидел за широким письменным столом, который, впрочем, заметно терял в размерах на фоне своего широкоплечего хозяина-богатыря. Откинувшись на спинку стула, развернув плечи, он в своей привычной позе внимательно изучал некий лист бумаги, испещренный тонкими строчками мелкого печатного текста. Услышав стук и скрип двери, Каленников, не отрываясь от текста, пригласил к себе и, лишь закончив, бросил на вошедшего строгий взгляд.

– О-о-о! Алексей Макарович! – растянул он широкое смуглое лицо в дружелюбной улыбке и, положив лист на стол, указал Речкину своей могучей ладонью на стул, что стоял напротив него за столом. – Садись, дорогой!

Алексей поблагодарил майора, скромно улыбнувшись, и присел на предложенное место. Речкина, который за шесть лет службы повидал самых разных начальников, всегда поражала простота, открытость, гостеприимность и невероятная, бьющая ключом жизненная энергия этого строгого и сурового, на первый взгляд, человека. Каленникова любили и уважали абсолютно все, кто так или иначе сталкивался с ним по службе. Грузный, малоподвижный, всегда очень рассудительный, он никогда не повышал голос, но один его недовольный взгляд бросал провинившегося в ужас. Наказывал он крайне редко, но если делал это, то очень жестко. Портить бумагу он не любил, предпочитал практику и все проверял на деле сам, прежде чем принять какое-то решение, отдать приказ или даже подмахнуть очередную инструкцию. Иван Иустинович был редкой остроты шутником и балагуром, мог спокойно рассказывать анекдоты или отпускать порой весьма язвительные шуточки, как при командном составе отряда, так и при бойцах. «Командир от Бога» – говорят про таких. Он был своенравен, самобытен и прочно врезался в память даже тем людям, кто общался с ним всего раз в жизни.

Как всегда, на его столе лежали две початые пачки «Казбека», пачка «Красной звезды» и обожаемые начальником штаба отряда деликатесные «Герцеговина Флор», а на полке, что висела на стене, среди книг стояла трехлитровая банка со спиртом. При этом его единственной вредной привычкой, как говорил сам Каленников, были гимнастические брусья. Начальник отряда не пил и не курил.

– Закуривай! – радушно предложил Иван Иустинович, указывая на початые пачки сигарет. – Или, может, пару капель для согрева? Поди, продрог до костей?

– Да нет, что вы, спасибо… – вежливо отказался Речкин.

– Да, Алексей Макарыч, удался у тебя отпуск! – усмехнулся Каленников. – А я уж думал, что ты успел уехать на юга… Когда поезд у тебя?

– Вчера вечером… Был…

– Да, брат, дело – табак! – нахмурив густые, чуть тронутые сединой брови, звучно хлопнул широкой ладонью по столу майор. – Война… Ну, ничего… Полякам и финнам прикурить давали и этим дадим, если полезут!

Каленников знал, о чем говорит. За свою жизнь он успел пройти: Первую мировую, Гражданскую, Польскую войны. Затем служил на советско-румынской границе, а теперь и на финской, где двумя годами ранее руководил своим отрядом во время Зимней войны. В общем, его послужной список был богат и заслуживал приличного романа.

– Как хоть добрался? Что там, в Мурманске, происходит? По радио говорят – бомбили? – озабоченно нахмурился Каленников.

– Да вот добрался кое-как. Военкомат мурманский помог! Быстро группы сформировали и по частям отправили. – Речкин несколько расслабился от хлебосольного приема, но старался держаться строго, и в манерах, и в общении. – Бомбардировка была. Но не сам Мурманск бомбили, а станцию в Коле. А в городе все тихо вроде, по-старому. Только военные туда-сюда катаются, да молодежи на призывных пунктах много…

На столе неожиданно, словно выстрел, затрезвонил телефон. Каленников не спеша, в свойственной ему манере, поднял трубку, представился. Сквозь треск телефонной линии послышался чей-то торопливый голос, но слов Речкин разобрать не смог.

– В штаб 14-й дивизии вызывают, – сказал Иван Иустинович, положив трубку. – Теперь с ними взаимодействуем! Из состава дивизии на границу выдвинут 95-й стрелковый полк, артиллерию подтягивают, так что на границе вы теперь не одни!

– Товарищ майор, – немного помявшись, обратился к Каленникову Речкин, – а в целом как обстановка?

– Обстановка? – задумчиво протянул майор, взглянув на наручные часы. – С момента твоего отъезда не изменилось ровным счетом ничего… На границе спокойно… Но сам понимаешь – финны есть финны… Можно ждать чего угодно…

Каленников, уперев могучую руку в стол, поднялся со стула, выгнул спину, покручивая широкой бычьей шеей. Вслед за ним подскочил и Алексей.

– Все, пора мне! – протянул майор через стол свою богатырскую пятерню, которую Речкин охотно пожал. – В курс дел тебя введет подробнее Круглов! Вчера провел совещание с начальниками застав, так что ему есть, что тебе рассказать!

– Разрешите идти? – вытянулся по стойке «смирно» Алексей.

– Ступай! Отметься у дежурного по отряду, скажи, чтоб предупредили начштаба и машину мне подали! И будь осторожнее в пути, Алексей Макарыч! В сопки заходи с тыла, по верхотуре самой не лезь и самолетов берегись! Разлетались они больно. Вчера на Рыбачьем «полуторку» с пулеметов расстреляли. И по сторонам смотри! Диверсантов полно!

– Есть! – Речкин козырнул и поспешно вышел в коридор, где его ждал природнившийся до ненависти чемодан.

Глава 4

До своей заставы Речкин добрался часа через четыре. Промозглый северный ветер и проходящий зарядами моросящий дождь подгоняли его в пути. Алексей трижды проклял себя за то, что отказался от предложенного тещей свертка с вареной картошкой и домашним салом, проклял предательски переменчивую заполярную погоду, которая последние дни упрямо кричала своей, не характерной для этого края июньской жарой о том, что лето устоялось окончательно и брать с собой теплые вещи нет никакой нужды. Но, с другой стороны, молодой командир отлично понимал – еда и хорошая погода сморили бы его в пути и он бы попросту свалился с ног в объятиях крепкого сна.

И Речкин, подгоняемый голодом и холодом, упрямо шел вперед, карабкался по сравнительно недавно протоптанной тропе вверх по крутым склонам сопок, осторожно спускался вниз по скользкому от дождя мху, петлял вокруг болотин и маленьких, как лужи, озер…

Застава предстала перед Алексеем привычной для такой погоды унылой картиной. Озеро морщилось вспученной ветром рябью. Бельевая веревка, натянутая недалеко от воды, пустовала, покачиваясь под порывами ветра. Блестящие от влаги черные рубероидные крыши построек слезились на срезах стекающей дождевой водой. Даже свежие бревенчатые стены потемнели от дождя. Курилась обеими печными трубами столовая. На входной двери бани висел большой амбарный замок, который предусмотрительно вешал каждый раз старшина, после того как трое бойцов были застуканы там за распитием самогона, купленного у титовских умельцев. Окна бревенчатого здания заставы были плотно закрыты белыми занавесками. И лишь манящий запах готовящейся пищи вносил в этот холодный пейзаж легкий оттенок чего-то по-домашнему уютного. Двор был абсолютно пуст, только пограничная собака, любимица всей заставы, немецкая овчарка Герда, почуяв Алексея, выскочила из своей будки и, встав на задние лапы, залаяла, радостно виляя хвостом.