Книга Золотая тень Кёнигсберга - Дина Якшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1693 году всех священников береговых деревень обязали принести Янтарную присягу. То бишь — не воровать янтарь самим и отговаривать от сего «нечестивого занятия» своих прихожан.
Простая прогулка по побережью грозила штрафом в 18 гульденов, «испанским пальто» (род пытки: человека сдавливали в специальных тисках) и двумя днями тюрьмы на хлебе и воде. За фунт похищенного янтаря накладывался штраф в 90 флоринов (сумма по тем временам астрономическая), за три фунта — уличённый подвергался публичной порке и изгнанию, за четыре фунта — на шею набрасывали петлю…
Вокзал Фишхаузена располагался на южном участке железной дороги Кёнигсберг — Пиллау, открытой в 1865 году, начало XX века
В 1764 году Фридрих Великий разработал особую инструкцию для специально учреждённого в Фишхаузене Берегового и Янтарного суда. За маленькие куски янтаря, выловленного в заливе, человека сажали в тюрьму на хлеб и воду на восемь дней. За один штоф и более — четыре недели каторжной тюрьмы, с предварительным палочным наказанием.
Интересно, что «промышляли» янтарём представители не только низших сословий. В начале XIX века в здании Пиллауских ворот, где располагались акцизный дом и тюремная камера, вспыхнул пожар. И рыбак, запертый в камере, задохнулся в дыму. Тогда мини-тюрьму отстроили и сделали в ней так называемую «гражданскую комнату» — «камеру для заключённых более высокого ранга».
…Ну а время шло. В 1776 году молния ударила в высокую башню собора (которая служила маяком кораблям, спешившим в порт Пиллау) и разрушила её. Отстраивать не стали.
Городок становился всё более заштатно-провинциальным. И хотя в 1857 году здешний землевладелец Хенниг уподобился древнегреческому философу Сократу. В полдень, при ярком солнечном свете он вышел на улицу с горящим фонарём и принялся шарить длинной палкой в сточных канавах. (Правда, искал он не «человека», как Сократ, а «потерянное фишхаузенское правосудие», за что и был, натурально, препровождён в тюрьму.) И хоть в 1864 году родился здесь будущий лауреат Нобелевской премии физик Вильгельм Вин, — всё равно жителей Фишхаузена называли преимущественно «баренштекеры» («медвежьи забойщики») и «мюккенпричеры» («комариные брызги»).
Первая «фишка» связана с тем, что горожане, якобы заметив около города большущего медведя, организовали на него охоту. Вот только «медведь» при ближайшем рассмотрении оказался… старым пнём.
Вторая — с пожарной тревогой, поднятой при виде «дыма над колокольней». «Клубы дыма» были… комариным роем, мирно пролетавшим над городом. А вот когда его рассеяли с помощью водяных брызг… несколько ночей жителям Фишхаузена спалось не очень-то сладко.
В начале XX века в Фишхаузене насчитывалось 2744 жителя. В том числе — пять пекарей, два парикмахера, один бондарь, два мастера по колодцам, два переплётчика, один токарь, шесть мясников, три стекольщика, два жестянщика, одиннадцать портных, двенадцать сапожников, один трубочист и т. д. и т. п. «Ремесленный набор» отнюдь не самого урбанистического толка…
Правда, были здесь и предприятия: две мельницы, паровая лесопилка, два больших кирпичных завода, пивоварня, типография, два садоводческих хозяйства… Но особого блеска Фишхаузену это не добавляло.
В 1945 году при штурме этого населённого пункта советскими войсками был окончательно добит собор… и началась совсем другая история. Не лучше и не хуже — просто ДРУГАЯ.
Здесь находилась «янтарная казна» Тевтонского ордена
Лохштедт — это замок, которого давно уже нет. Некогда он существовал в трёх километрах от Фишхаузена (ныне Приморск), и рядом с Пиллау (Балтийск).
Известно, что пролив, в Средние века находившийся у северной оконечности косы Фрише Нерунг (ныне Балтийская коса) и соединявший море с заливом Фришес-Хафф (Калининградский залив), пруссы считали заповедным «ключом» к их стране. И охраняли как зеницу ока. После завоевания Самбии Тевтонским орденом пролив отошёл самбийскому епископу.
Сначала эта местность называлась Витландсортом (впервые название упомянуто в документах 1246 года). Она была передана в управление епископу Земланда. Но рыцари, которым не давала покоя ключевая позиция судоходного пролива, убедили епископа выменять данную территорию на другую, менее значимую в военном отношении. И в 1264 году она была возвращена вместо Шоневика (Фишхаузена) Ордену.
Сначала на берегу пролива, на месте прусского укрепления, было возведено вальное укрепление, и после 1270 года замок представлял собой деревянную крепость с валом и рвом. А в 90-х годах XIII века началось строительство цитадели из камня.
Своё название Лохштедт получил по имени прусского владельца этих земель — Лаукштите. Причём вследствие языкового казуса: по-немецки крепость, построенную на фарватере, между морем и заливом, писали в документах как Statte am Loch-Tief. Но это было длинно и не совсем понятно. Имя прежнего хозяина территории звучало в данном случае гораздо более просто. Оно и закрепилось в веках за каменным замком, который изначально сооружался как резиденция комтура (в 1427 году — Лаухштедт, а с 1430-го — Лоухштедт).
С севера и востока крепость была окружена широким рвом, с запада и юга шли крутые, высотой более 20 метров, откосы. Замок состоял из четырёх флигелей; башня данцкера была соединена с ним крытым переходом и нависала над заливом. По крайней мере, в тех флигелях имелись глубокие подвалы с цилиндрическими сводами. В одном из таких подвалов находилась тюрьма, которая носила имя «Страшный конёк».
Орденский замок Лохштедт. Гравюра, 1830 год
Собственно, «страшным коньком» был камень, на котором заключённые были вынуждены сидеть почти всё время: сырость в подземелье стояла такая, что прилечь хотя бы на пол не представлялось возможным. Долго в такой тюрьме не сидели — то и дело заключённых выносили вперёд ногами. «Ещё одного Страшный конёк сожрал», — философски замечали обитатели Лохштедта.
Наиболее красивым местом считалась замковая капелла с высокими витражными окнами.
Впрочем, жилые помещения тоже были богато украшены. Архитектурная пластика, фигурные консоли, резной камень сводчатых потолков, ниши с ажурными орнаментами на стенах, фрески — всё это несколько (как бы помягче выразиться) диссонировало с тем культом аскезы, который провозгласили рыцари Ордена. Но… как замечают немецкие историки, «человек имеет слабости, даже если он назвал себя рыцарем и монахом».
