Книга Таун Даун - Владимир Лорченков

* * *

…Утром выхожу из дома под грустное поскрипывание чаек. Откуда они здесь? Вроде бы прилетели с морского берега. Разумеется, не сами. Крыльями не махали… В Северной Америке давно уже никто сам не ходит, не плавает и не летает. Я предполагаю, что чайки воспользовались аэротранспортом. Сели на самолет с пересадкой в Квебеке, дернули по рюмашечке виски. Скушали по бутерброду. Ну как бутерброд… Одно название! Жадюги из авиакомпании суют в пластиковую обертку две сухие галеты и между ними – ломтик помидора. Будь добр, не помри с голоду во время трансатлантического перелета. Чайкам нравилось. Сидели, важные, носатые. Покряхтывали да попердывали. После взлета крутили головами, смотрели бусинками, что вместо глаз, в иллюминатор. Самолет разворачивался, соседка на кресле справа храпела. Чайкам было все равно. Они глядели на необъятные плато Квебека – плоская зеленая тарелка, вся в трещинках рек и озер, – и все гадали, чем встретит их Монреаль. Конечно, дождем! Конечно, ураганным ветром! Как здесь хорошо! Все как у Гудзона, только в сто раз лучше, потому что есть мусорные баки, в которых можно порыться. Конкуренцию составляют белки, но те уже настолько разжирели, что какой-нибудь голодной, проворной чайке, добравшейся до Канады дальним перелетом из Индии или там Вьетнама, ничего не стоит добыть еды первой. Белки здесь еле ползают, такие жирные. Иногда они переползают дорогу, как поток леммингов, странных грызунов, которые уходят на дно вод. Текут шерстистым ручьем навстречу сладкой смерти… галлюцинациям без кислорода… Куда они идут? – задают вопрос ученые. Конечно, в Канаду! Им наверняка раструбили о том, что правительство этой страны ждет квалифицированных, образованных и, разумеется, физически здоровых леммингов. Для интеграции. Полной, всеобъемлющей. Пусть только не жалеют сил, времени… Вот лемминги и идут в море. Предполагают, что выплывут. Может, так оно и есть. Может, их и выносит на берег Гольфстримом, или что здесь течет, и некоторые из уцелевших приползают, дрожа, в Монреаль, где им справляют документы в министерстве иммиграции. И они, после четырех лет испытательного срока, становятся жирными, неповоротливыми белками Монреаля. Вот так. И я жду терпеливо, пока стадо голов в двести переползет дорогу от одного жилого массива до другого. Белки на меня даже не смотрят. Это нормально. Иммигрант не существует даже для животных. Да так и лучше. Внимание пугает меня, сбивает с толку. Обещает неприятности. Если на тебя обратили внимание, значит, ты что-то разбил. Вазу, чашку, лампочку, наконец. А какая разница? Никакой! Все они только и ждут этого момента… хрустального дребезжания стекла в упаковке из одеял – таких тощих и драных, словно египетские коровы-годы… на то они и иммигрантские одеяла – чтобы подскочить к тебе. Ага! О-ла-ла! Вот оно! Сразу появляются калькуляторы, цифры, бухгалтерские счета… Фактуры, налоги, цены, чеки… Чувствуешь себя финансистом. Бурундук с Уолл-стрит. Само собой, цены фантастически возрастают, происходят невероятные превращения. Куда там Апулею с его чудесами сраными! Метаморфозы… На перевозках – вот метаморфозы. Простенький и старенький диванчик из ИКЕИ превращается, стоит задеть им порог, в шикарную софу из красного дерева, обитую кожей последнего мамонта, добытого в горах Альберты группой исследователей-энтузиастов. Сто тысяч долларов! Еле живая, дребезжащая плита, включенная в стоимость аренды, – разумеется, клиент ее ворует, поэтому мы и переезжаем в пять утра… или десять вечера… пока консьержа нет… – оборачивается шикарным изделием из будущего. Готовит то, что вы замыслили. Дамасская сталь, древнерусский булат. На выключатели пошли рубины, эмаль – зубная, человеческая. Зубная работа! Двести тысяч долларов. Конечно, американских! Один к одному и двадцать. Американские выгоднее… Что там еще? Порванное одеяло, привезенное перуанкой из предместья Лимы, – за него прапрапрадед клиентки продал белому дьяволу душу и землю, – оборачивается лебединым пухом в тончайшем и драгоценнейшем китайском шелку. О, не стоило и говорить! Конечно, раритетный! Шелк с платья наложницы императора Пу И и всех его воинов из терракоты. Подписано лично председателем Мао. Послушать клиентов, так мы сокровища перевозим. Хотя носим мы практически всегда один только мусор, на который и одеял с клейкой лентой жалко. Одеяла, впрочем, тоже невероятно грязные. Все – очень грязное. И все стоит миллиардов, потому что это шанс. Шанс поменять мебель, шанс купить новую лампу, шанс получить немного денег, наконец.

Кстати, о деньгах. У меня сегодня три доллара двадцать пять центов монетками по пять центов. Торопливо сбрасываю их в приемник в автобусе, отвернувшись от презрительно молчащего водителя. Забиваюсь в дальний угол, поднимаю с сиденья газеты. Очередная порция дерьма от убогого, провинциального «Метро». Сегодня они изменяют себе, и на первой полосе, вместо обзора новых фургончиков со жратвой или сенсациями о велосипедных дорожках, пылает по-настоящему громкий материал. «Резня инвалидов в Монреале». Получается, узнаю, что квартиры многих жителей Монреаля с физическими особенностями (в смысле, безногих там или слепых) оказались помечены мелом в ночь перед трагическими событиями. Судя по всему, подготовка шла тщательная. По всей видимости, злоумышленники хорошо знают город. Смеюсь втихомолку. Еще бы! Грузчики знают город, как свои пять пальцев. Где закуток, а где, наоборот, пройти можно… Продолжение темы на следующих страницах. Интервью с главой полиции Монреаля. Нет, месье, наши сотрудники не прибыли на место происшествия, несмотря на многочисленные звонки свидетелей и пострадавших. Как, почему? Полиция Монреаля, да будет вам известно, бастует уже пятый год. С 2010 года по сегодняшний день включительно. Мы протестуем против понижения заработной платы с 58 долларов 78 центов в час до 72 долларов 98 центов. Как парадокс? Ничего подобного! Все дело в том, что инфляция… На самом деле, подтверждает слова главы полиции Монреаля исследователь университета McGill, факультет исследований слов глав полиции Монреаля (10 сотрудников, 70 долларов в час), раньше полицейский мог купить на свою месячную зарплату 100 000 порций блюда путин с соусом из бекона и сыра. Сейчас же он ограничен 99 999 порциями. Минус одна порция. Это недопустимо! Верно, кивает глава полиции Монреаля. Именно поэтому, да будет известно добрым старым квебекуа… горожанам Монреаля… полиция города не… А что?! Нет, вовсе не «не исполняет свои обязанности!». Мы их выполняем! Просто – в умеренных дозах… Так сказать, в строго минимальных количествах. Проще говоря, своим присутствием на улицах мы создаем общий фон, в целом негативно влияющий на замыслы людей, замышляющих противоправные действия. Собственно, присутствием на улицах мы и ограничиваемся. И вчера, во время страшного погрома… резни… наши сотрудники довольно внимательно изучили обстоятельства происходящего, наблюдая за событиями непосредственно. То есть как это ничего не делали? Я же вам французским языком объясняю: своим лишь присутствием мы создавали общий фон… Кстати, насчет языка. Даю слово исследователю вопросов использования языков в социальном контексте сосуществования пользователей двух языков, доктору наук, профессору университета Конкордия. Слово берет профессор. Как вы знаете, вчера на пульт полиции поступило свыше 3000 звонков от лиц, преследуемых неустановленными погромщиками. Отмечено свыше 900 звонков на английском языке. Мы считаем это достаточным для того, чтобы отметить тенденцию ослабления использования французского языка в Монреале и пригородах. Ситуация критическая! Сегодня говноед звонит в полицию и просит его спасти на английском, а завтра он потребует запрета французской культуры, языка, духа Квебека! Небольшая ремарка от шефа полиции. К нашей чести, скажу, что звонки на английском языке мы не зарегистрировали. Браво, аплодисменты. Между прочим, вспоминает профессор, у нас отличные новости. Пассажиры рейса Монреаль – Оттава (чайки, что ли?) отсудили у авиаперевозчика три миллиона долларов. За что? О, они попросили у стюардессы кока-колы на французском языке, и та им принесла кока-колу, но назвала ее по-английски. Это как это? Все просто. Кока-кола по-английски это кока-кола, а кока-кола по-французски – с ударением на последний слог. Кока-колá. Аплодисменты. Задавшего вопрос о разнице уводят в наручниках.