Книга Летун - Олег Быстров

– Приветствую вас, Никодим Митрофанович, – обратился он к Селивёрстову низким голосом. – Вы вновь нам помогаете. Буду ходатайствовать перед господином полицмейстером о премии, право слово. – Начальник обозначил улыбку.

– А я не откажусь, ваше высокоблагородие, – весело отозвался усач. – Только награду попрошу добавочными днями посещения тира, никак не иначе. Но вначале нужно бы разобраться с этим господином. Может, я на воду дую?

– Разберёмся, не извольте беспокоиться. – И обратился к помощнику: – Михаил Васильевич, сопроводите господина в кабинет номер три. И отправьте вестового за Постышевым. Здесь одного взгляда достаточно – его поля ягода.

Сосновцева провели в другую комнату, явно допросную: стол и стул для дознавателя, напротив – привинченная к полу табуретка. Голые стены, выкрашенные свинцовой краской, зарешёченное окошко под потолком, едва пропускающее дневной свет.

Михаил прошёл к столу, запалил светильник. Электрический, между прочим, не керосинку какую или масляную лампадку. Всё цивилизованно. А вот улицы, наверное, ещё газом освещают, вспомнил Сосновцев чугунные фонарные столбы. Ну да какая разница… Он уселся на табурет. Больше никого в комнате не было. Или Михаил был уверен в своих силах и не опасался задержанного, или бежать отсюда было попросту невозможно. А может, то и другое вместе.

– Ну-с, приступим, – сказал полицейский, доставая из стола листы бумаги, перо и чернильницу. – Назовитесь, сударь. Фамилия, имя, отчество.

– Сосновцев Андрей Павлович.

– Документы, подтверждающие личность, имеете?

– Нет…

– Так и запишем – документов не имеет. Где родились, национальность, вероисповедание?

– Русский я. Родился в Южнореченске…

Ручка с пером, напоминающая мамину (она не признавала ни шариковых, ни авторучек, предпочитала писать, макая перо в чернильницу), – застыла над листом бумаги:

– Такого города в реестре Российской империи нет, Андрей Павлович.

– У вас здесь нет, а у нас – есть, – твёрдо ответил Сосновцев.

Что уж теперь – он в совершенно ином мире, это ясно. Возможно ли выбраться отсюда, попасть домой – неизвестно. Но в любом случае, пока что нужно привыкать к здешним реалиям. Россия начала двадцатого века, империя, давно канувшие времена, известные лишь по историческим фильмам да небольшому количеству прочитанных на эту тему книг. Но и начинать знакомство со лжи – ни к чему.

– Стало быть, вы осознаёте, что попали в другой мир?

– Трудно не понять. Да и я сам наверняка выгляжу как белая ворона.

– Здесь вы правы, Андрей Павлович.

– Что со мной будет? – не сдержался Сосновцев.

– Это будет зависеть от многих причин. И не мне решать подобный вопрос. Год рождения?

– Тысяча девятьсот восемьдесят шестой.

– В Бога веруете?

Тут Андрей замялся. По национальной принадлежности он должен считаться православным, но в церковь не ходит. Обрядов не соблюдает. Пробовал как-то поститься, так больше для очищения организма, чем ради веры. Тогда это модно было, да не очень-то получилось. В глубине души он верил в некое высшее начало, организующее всё сущее на земле. Некий высший промысел. Можно называть это судьбой, можно – предназначением, а можно – Богом. Но причислить себя к истинным христианам?…

– Я могу записать вас как атеиста, – видя затруднения пришельца, помог Михаил Васильевич. – В империи свобода воли. Лишь бы вы не состояли в какой-нибудь опасной секте.

– Нет, сектантом никогда не был, – уверенно открестился Андрей.

– Вот и славно. А с верой ещё, быть может, определитесь. Каждый приходит к Господу своей дорогой. Род занятий?

Опять заминка. Художником себя назвать, у Андрея язык не повернулся. Не вышло из него художника. Бизнесмена – тем более. Да здесь и слов таких не знают. Купец, а какой он купец – курам на смех!

– Учитель, – решился Сосновцев. – Преподавал в школе рисование и черчение.

– Так и запишем, – склонился над бумагой полицейский. – Под судом, следствием не состояли? В политических партиях, кружках, обществах числитесь?

Андрей отчаянно затряс головой, и тут хлопнула дверь.

– Мишенька, дорогой, вы совершенно загоняли нашего гостя вопросами! – прозвучал сзади чей-то мягкий голос.

– Никак нет, ваше высокоблагородие! – вскочил дознаватель. – Только основные данные…

– Да полноте, не подскакивайте, словно юнкер перед генералом. Идите-ка, покурите своих цветочных папиросок. Мне с господином поговорить необходимо.

– Слушаюсь!

Полицейский скорым шагом покинул помещение. Его место занял другой человек. Совсем другой человек…

2. Иной мир

Вошедший мужчина был невысок ростом, полноват и грузноват, возрастом за пятьдесят. Совершенно лысая голова, но на щеках обязательные бакенбарды – пышные, расчёсанные вразлёт, шикарные! Человек этот обладал удивительной манерой – не смотреть в глаза собеседнику, щуриться, скользить взором по окружающим предметам. Во всяком случае, в чём Андрей убедился позже, до тех пор, пока сам не хотел встретиться с тобой взглядом.

Одет он был просто: мятая визитка из простого серого сукна с трудом застёгивалась на поясе, того же цвета жилет, скромный галстук. Это потом уже Сосновцев начал различать сюртуки и визитки. О фраке, правда, кое-какое представление имел и раньше, но смутное, больше по фильмам из жизни высшего общества.

Мужчина вразвалку прошёл к стулу, на котором только что сидел полицейский. Кряхтя, опустился, начал читать записи, сделанные Михаилом.

– Так, стало быть, господин Сосновцев Андрей Павлович, – начал он тем же мягким голосом и как бы с ленцой, словно предстоящий разговор не вызывал у него ровно никакого интереса. – Что ж, разрешите представиться и мне: Постышев Пётр Афанасьевич. Специальный агент Особой комиссии при Жандармском управлении по Владимирской губернии.

Проговорил буднично, слегка выделив голосом лишь слово «особой», но слова «специальный агент», а ещё более того «жандармское управление», неприятно поразили Сосновцева. Это уже не полиция: жандармы, охранка, политический сыск империи, закружилось в голове незадачливого путешественника во времени. Держиморды, сатрапы, душители свободы… что там ещё? Хотя, последние годы на глазах Андрея история активно пересматривалась. Не сатрапы и палачи, а защитники законности и порядка, передовые борцы с террористами типа эсеров-бомбистов и анархистов. Да и с большевиками, расшатывающими устои общества, не нянькались, чего уж там… Но ему, Сосновцеву, от этого не легче. Да и «ваше высокоблагородие» Андрей запомнил. Как там раньше различали чины и звания? Благородия, потом, кажется, превосходительства, и прочее… Но и высокоблагородие – не слабо.

Он невольно подобрался на табурете.