Книга Рейдер "Атлантис". Самый результативный корабль германского ВМФ. 1939-1941 гг. - Бернгард Рогге

В 20.30 все заняли места согласно боевому расписанию. Когда стемнело, море начало светиться, и казалось, что корабль плывет по расплавленному металлу. Кильватерная струя и рассекаемые форштевнем волны фосфоресцировали, и все пространство вокруг нас полыхало призрачным бело-голубым огнем. Видимость по-прежнему оставалась прекрасной; в 17.00 сгустились сумерки, и нам был виден свет маяка на мысе Игольный на расстоянии 88 километров, хотя предположительно он бьет всего на 30 километров. Когда зашла луна, маяк на мысе Игольный приобрел остроту и яркость поискового прожектора, описывающего круги с равномерностью гигантского кабестана. За мысом угрожающе чернели зубчатые горные пики и широкие предгорья; кое-где светилось окно, мелькали в ночи фары машин, и снова и снова прожектор с мыса Игольный обшаривал корабль, высвечивая его белые надстройки так, что мы все невольно пригибались.

В 20.45 на корме открыли минные порты. Минная команда находилась рядом, усиленная 40 матросами-артиллеристами. Когда офицер-минер доложил, что все готово, я приказал приступить к установке мин; после этого мины опускались за борт через равные интервалы времени. Море было спокойным, и поэтому не составляло труда подвозить мины к портам. И хотя порты были расположены очень низко – на уровне 1,5 метра над ватерлинией, – мы только один раз зачерпнули воды. К тому времени, когда рассвет опустился на мыс Игольный, были установлены 92 мины на глубине от 25 до 60 морских саженей[7]. Они были аккуратно уложены рядами таким образом, чтобы совпадать с курсом тех кораблей, которые проследуют по данному маршруту. Постановку мин мы завершили без единой заминки или осечки. При этом запеленговали несколько судов нейтральных стран, и был замечен один самолет, взлетавший с мыса Доброй Надежды, когда мы шли обратным курсом, но он не обратил на нас никакого внимания. Я приказал старшине-рулевому держать курс на восток-юго-восток и увеличил скорость до 16 узлов.

Было очень важно, чтобы любой корабль, налетевший на одну из наших мин, считал, что они установлены подлодкой, а не надводным кораблем, поэтому мы решили сфабриковать соответствующие улики. Неисправный спасательный круг выкрасили серой краской и нарисовали на нем смазанное клеймо «37», а затем выбросили за борт в надежде, что он попадется врагу. На следующий день мы взяли курс на Австралию; я хотел избежать подозрений как раз тогда, когда мы выходили на новый оперативный простор – в Индийский океан.

В воскресенье утром после богослужения я разъяснил экипажу его тактические действия после установки мин. Вслед за этим объявил, что мы выполним специальную «камуфляжную подготовку», запланированную исключительно для того, чтобы обмануть пленников относительно наших действий. Я решил убедить их в том, что мы идем на рандеву с подлодкой.

Будучи опытными моряками, наши пленники безусловно догадывались, чем мы были заняты с момента их пленения. Но, хотя установка мин не прошла незамеченной, они не знали точно, где расположено минное поле. Впрочем, для них не составило бы особого труда вычислить его местонахождение, ведь они отмечали расстояние ежедневного перехода, перевод судовых часов, когда мы дошли до 15° восточной долготы, и другие отклонения от корабельной рутины вроде изменения графика приема пищи, светомаскировки судна перед тем, как лечь на боевой курс, и расстановки специальных наблюдений.

По их мнению, «Атлантис» заложил мины неподалеку от Дурбана[8] – английский шкипер не имел на этот счет никаких сомнений, – потому что они не осознавали, как далеко мы отклонились к югу и юго-востоку. В результате расчеты на основе голых умозаключений привели их намного дальше к востоку, чем было на самом деле; они удивились бы еще сильнее, узнав о том, что именно в этой точке рейдер якобы должен встретиться с немецкой подлодкой.

На следующий день ранним утром пленников вежливо препроводили в их апартаменты под каким-то предлогом, и вскоре после этого судно застопорило ход, я окликнул по мегафону воображаемого командира подлодки и выдержал паузу, в течение которой, предположительно, должен был последовать ответ. Я снова его окликнул, и в конце концов среди криков и суеты, «скрипа» блоков и трения талей о борт корабля была спущена шлюпка. Последовала очередная пауза, в течение которой один дизель работал короткими рывками, словно корабль маневрировал, а затем вровень с жильем пленников с большой помпой была поднята сходня, и боцман «свистал всех наверх», когда «командир подлодки» поднимался на борт. Вслед за этим последовали обычные звуки, сопутствующие приему гостей, – смех в офицерской кают-компании, песни в кубриках экипажа; наконец боцман просвистел в дудку сигнал «увольнение на берег для подводников», поддержанный офицерами, и спустя короткое время мы на прощание дали три гудка. Ритуал закончился.

В тот вечер Мор доложил мне, что все прошло как нельзя лучше. Пленники, словно овцы, шли за любым движением руки; они осторожно намекнули, что совершенно необязательно было запирать их и тем самым скрывать очевидные вещи, и при этом явно гордились своим умением все подмечать. Мор, естественно, сохраняя бесстрастное выражение, отрицал, что «Атлантис» имел встречу с другим кораблем, не говоря уже о подлодке. В сумерках мы вновь взяли курс на 140-й меридиан, чтобы в темноте уйти на юг, а на рассвете вернуться на прежний курс к Австралии. Теперь мы находились за пределами радиуса действий самолетов противника, а потому нам не грозила атака с воздуха, и расчеты зенитных пулеметов могли получить заслуженный отдых.

В Духов день мы достигли 50-го меридиана и перевели часы на час вперед. Термометр опустился до 16,7 °С, и мы вновь облачились в теплую одежду. Я устроил небольшую вечеринку в узком кругу, на которой присутствовал и шкипер «Сайентиста». Виски лилось рекой, и мы узнали, что последний лайнер, который мы заметили 2 мая, был не бельгийский «Тисвилл», а, как мы и догадывались, «Эксетер» компании Эллермана. Экипаж этого судна оказался последним, кто видел «Атлантис» в его японском обличье. Я решил не менять маскировку; в качестве «Касил-мару» мы могли вызвать меньше подозрений в наших будущих операциях в Индийском океане и у границ Австралии. Не было смысла маскировать судно под британский корабль, поскольку, согласно «Правилам торгового судоходства», всем британским судам было строго запрещено напрямую встречаться с другими кораблями. Я рассчитал курс, согласно которому мы должны были к ночи выйти на 41-ю параллель (41° южной широты), если позволит погода. Это дало бы нам возможность испытать в полете самолет, подкрасить где нужно, а офицеры и матросы могли бы получить заслуженный отдых, в котором нуждались.

Мы регулярно слушали сообщения радиостанций Кейптауна, Дурбана и Уилфиш-Бей на случай, если они передадут что-нибудь особенное, но ничего интересного до сих пор не было. Поток радиотелеграфных переговоров противника был для нас одним из наиболее ценных источников информации, и мы слушали эфир на всех диапазонах. Некоторые сообщения были зашифрованы, но многие шли открытым текстом, в частности метеосводки, представляющие особый интерес для доктора Кольмана, который черпал из них скудную информацию о погодных условиях в районе мыса Доброй Надежды.