Книга Моя жизнь. Фаина Раневская - Елизавета Орлова

На съемках «Весны» я и Любовь Орлова подружились. Вот письмо, написанное Орловой в сентябре 1947 года из Венеции, где они с мужем представляли свое детище на международном кинофестивале:

«Дорогая Фаина Георгиевна!

…Вчера закончился фестиваль. «Весна» получила премию. На Ваших кусках очень смеялись. Вы чудная актриса, и я Вас очень люблю… Венеция с водяными улицами меня не устраивает для жизни. Завтра едем в Милан и Флоренцию. Затем в Рим. Думаю, числа 1-ого будем в Москве, если не поедем во Францию. Впечатлений очень много. Все Вам расскажу при встрече. Целую Вас, дорогая. Гриша тоже Вас целует. Самый сердечный привет от нас Павле Леонтьевне. Ваша Л. Орлова. 16.IX .47. Венеция».

Любовь Орлова! Да, она была любовью зрителей, она была любовью друзей, она была любовью всех, кто с ней общался. Мне посчастливилось работать с ней в кино и в театре. Помню, какой радостью для меня было ее партнерство, помню, с какой чуткостью она воспринимала своих партнеров, с редкостным доброжелательством. Она была нежно и крепко любима не только зрителем, но и всеми нами, актерами. С таким же теплом к ней относились и гримеры, и костюмеры, и рабочие – весь технический персонал театра. Ее уход из жизни был тяжелым горем для всех знавших ее. Любочка Орлова дарила меня своей дружбой, и по сей день я очень тоскую о дорогом моем друге, любимом товарище, прелестной артистке. За мою более чем полувековую жизнь в театре ни к кому из коллег я не была так дружески привязана, как к дорогой доброй Любочке Орловой.

Орден за роль в кинофильме «Весна» я должна была получить в Кремле. Задолго до события составлялись подробные списки. Там указывалось все: год и место рождения, образование, работа, семейное положение и номер паспорта. Потом, недели за две, ставили в известность, когда и к каким воротам явиться. Помню, часам к двум у Боровицких, в садике, выстроился длинный хвост – никого не пускали, пока не выйдет время. Затем начали сличать фотографии в паспорте с наружностью, номера и прописку со списками… Пройдешь ворота – дальше ни с места, жди, пока всех проверят. Возле нас дюжина кагебешников в форме. Шестеро встали впереди, шестеро сзади – и повели колонну ко Дворцу.

«Как заключенных, – подумала я. – Только ружей конвою не хватает».

– Подтягивайтесь, товарищи! – торопили нас.

Всем-то любопытно, так и хотелось повертеть головами по сторонам, но нельзя! У входа во Дворец снова началась дотошная проверка. Все уже измотались – сил нет. Наконец поднялись по лестнице, появился Георгадзе. Расплылся в улыбке, сказал мне что-то об особом удовольствии, я тоже заулыбалась, а сама думаю:

«Скорей бы все это кончилось».

И бокал шампанского не поднял настроения… А главное, дальше – то же самое, но в обратном порядке.

– Теперь-то зачем? – закипала я. – Ну, каждый получил свое, ничего не украл, отпустите душу с Богом!

Нет, те же подозрительные взгляды, каменные лица, будто и «Весну» никогда не видели.

После «Весны» я снялась у Григория Александрова еще раз – два года спустя. В фильме «Встреча на Эльбе» мне досталась роль алчной американской генеральши Мак-Дермот. Сюжет агитки, снятой любимым режиссером Сталина, можно выразить одной фразой: советские люди хотят мира, а вот в Америке это желание разделяют далеко не все. Мне снова достался «характерный типаж», несмотря на то, что я никогда не видела американских генеральш.

В том же году я сыграла Мачеху в знаменитой сказке «Золушка» режиссера Надежды Кошеверовой. Эта картина – из немногих, принесших мне настоящую радость. В моей мачехе зрители узнавали, несмотря на пышные средневековые одежды, сегодняшнюю соседку-склочницу, сослуживицу, просто знакомую, установившую в семье режим своей диктатуры. Это бытовой план роли, достаточно злой и выразительный. Но в Мачехе есть и социальный подтекст. Сила ее, безнаказанность, самоуверенность кроются в огромных связях…

Одна из самых замечательных сцен в фильме с моим участием – это, безусловно, охота за знаками внимания короля и принца на балу. В этой сцене все было смешно: и то, чем занимается милое семейство, и то, как оно это делает. По сценарию дочки сообщают матери о знаках внимания, и та, зная силу документа, немедленно фиксирует в блокноте каждый факт.

Автор сценария – Евгений Львович Шварц, как никто другой, болезненно бережно относившийся к каждой фразе, каждому слову в сценарии, разрешил мне творить отсебятину. Там была еще такая сцена. Я готовлюсь к балу, примеряю разные перья – это я сама придумала: мне показалось очень характерным для Мачехи жаловаться на судьбу и тут же смотреть в зеркало, прикладывая к голове различные перья и любоваться собой. Но для действия мне не хватало текста. Евгений Львович посмотрел, что я насочиняла, хохотнул и поцеловал руку:

– С Богом!

Однажды во время съемок «Золушки» я обронила в траву свое кольцо и громко объявила:

– Я с места не сдвинусь, пока мы его не найдем! – Все поняли, что спорить бесполезно, опустились на четвереньки и начали ползать в поисках перстня, ругаясь себе под нос. Искали всей группой около часа. А когда нашли, я вновь пришла в хорошее расположение духа, расцеловала всех и пригласила на чай.

Наверное, я порой была совершенно невыносима для окружающих. Но мало кого так нежно и преданно любили друзья, мало кто вызывал такие теплые чувства у публики. Любовь эта порой принимала неожиданные формы и была под стать самой моей натуре. Однажды в доме отдыха мне нездоровилось, и я не смогла участвовать в самодеятельном концерте. Наутро ко мне в комнату пришла некая дама и сказала:

– Вы мне испортили весь вечер…

– Помилуйте, я же не выступала! – ответила тогда я, действительно не чувствуя за собой никакой вины.

– Вот этим как раз и испортили…

Среди других моих работ в послевоенные годы стоит отметить роль в драме «У них есть Родина», поставленной по пьесе Сергея Михалкова. Фильм рассказывал о том, как советские разведчики, разыскав на территории Западной Германии оказавшийся под присмотром английской разведки сиротский приют с советскими детьми, добиваются возвращения детей на родину…

Да, фрау Вурст у меня получилась. Вурст – по-немецки колбаса. Я и играю такую толстую колбасу, наливающую себя пивом. От толщинок, которыми обложилась, пошевелиться не могла. И под щеки и под губы тоже чего-то напихала. Не рожа, а задница! Но когда я говорю о михалковском дерьме, то имею в виду одно: знал ли он, что всех детей, которые после этого фильма добились возвращения на Родину, прямым ходом отправляли в лагеря и колонии? Если знал, то тридцать сребреников не жгли руки?

А еще тогда мне предлагали работать на телевидении. В ответ я махнула рукой. Только мне и лезть на телевидение. Я пыталась отшутиться: «Представляете – мать укладывает ребенка спать, а тут я со своей мордой из телевизора: «Добрый вечер!». Ребенок на всю жизнь заикой сделается… Или жена с мужем выясняют отношения, и только он решит простить ее – тут я влезаю в их квартиру. – Боже, до чего отвратительны женщины! – подумает он, и примирение не состоится. Нет уж, я, скорее, соглашусь станцевать Жизель, чем выступить по телевидению. С меня хватит и радио. Утром, когда работает моя «точка», я хоть могу мазать хлеб маслом и пить чай, не уставясь, как умалишенная, в экран. Да у меня его и нет. К соседу, Риме Кармену, не пойду. К Галине Сергеевне Улановой можно, но вдруг ей из-за меня придется менять планы? Вот, пожалуй, к кому можно смело идти, так это к Лиде Смирновой. Она мне будет рада искренне, без притворства. Когда мы с ней снимались в михалковском дерьме «У них есть Родина», мы так дружно страдали по своим возлюбленным – слезы лились в четыре ручья!