Книга Бенкендорф - Дмитрий Олейников

В последовавшей затем продолжительной беседе (прошедшей, конечно, в обстановке полного взаимопонимания) высокие стороны обсудили возможность дальнейшего путешествия экспедиции по суше к полярному Уралу. Вождь поведал о таком количестве препятствий для этого предприятия, что от идеи пришлось отказаться.

На прощание последовал обмен ценными подарками. Делегация Бенкендорфа получила четыре шкурки соболей, огромную рыбу и бутылку водки. Вождю преподнесли табак, сукно и украшения.

Обратная дорога была намного труднее. 350 вёрст до Берёзова, а затем ещё 1250 до Тобольска предстояло преодолеть против течения. Помогал северный ветер, ранее осложнявший путешествие; зато мешала собранная в дорогу провизия — ненавистная вяленая рыба, единственная доступная еда, в то время как хотелось привычного хлеба. Как-то раз ветер загнал судно на подводный камень, и часть дороги пришлось буквально ползти вдоль берега, вычерпывая воду, прибывавшую сквозь еле залатанные пробоины. Прибытию в Берёзов, недавно казавшийся столь суровым, радовались, словно возвращению в родной дом; здесь экспедиция пару дней наслаждалась цивилизованной жизнью. Дальнейшее продвижение вверх по реке оказалось ещё труднее. Кое-как добравшись до слияния Оби с Иртышом, измученные путешественники бросили свою лодку и оставшиеся до Тобольска 300 вёрст проделали посуху.

Вояж казался бесконечным, и Бенкендорф удивился тому, что в Тобольске его назвали счастливчиком. Оказывается, срок, за который его экспедиция добралась до «края ночи» и вернулась обратно, — семь недель — был необыкновенно коротким. В пустынных неприветливых краях с капризной погодой, с небольшими запасами пищи путешественники чудом избежали большого количества проблем, обычно удлинявших путь на месяцы.

Однако Спренгтпортен не собирался ждать своего подчинённого даже несколько недель. Он отправился дальше на восток, по пограничной линии, тянувшейся в то время по Иртышу более тысячи вёрст, от Омска до Усть-Каменогорска. Бенкендорф и Корнеев догнали его в Семипалатной (нынешнем Семипалатинске) — генерал путешествовал за казённый счёт, а потому не торопился. В Усть-Каменогорске — очередная продолжительная остановка. Любознательный Бенкендорф выпросил эскорт из шестидесяти казаков и отправился во владения киргизов, за сотню вёрст по безлюдной, безводной и пустынной степи — ради того, что увидеть своими глазами развалины легендарного буддистского монастыря-крепости Аблайкит, свидетеля разгоревшейся в XVII веке борьбы казахов с нашествием джунгаров.

В жаркую ночь, проведённую близ Аблайкита, Бенкендорф долго не мог заснуть, поражаясь размаху проделанного путешествия. Не более двух месяцев назад он ночевал в устье Оби, в полярном Обдорске, «окружённый самоедами и льдинами», а теперь улёгся под открытым небом, в пышущей жаром пустынной степи, «среди киргизов, у развалин неведомого храма»!

Ко времени возвращения Бенкендорфа в Усть-Каменогорск Спренгтпортен отбыл в Томск, столицу недавно образованной губернии. Лишь к началу XIX века петербургские власти осознали, что Сибирь настолько велика, что управлять ею при помощи только двух губернаторов, тобольского и иркутского, невозможно. Из двух губерний сделали три, каждая из которых всё равно была больше, чем любое европейское государство.

Дорога на Томск, а потом через Красноярск на Нижнеудинс^ окончательно переменила предвзятое отношение нашего героя к Сибири. Он увидел благодатную страну, объединённую широким и красивым Енисеем. «Поистине Сибирь — край изобилия, — восхищается Бенкендорф. — Реки полны чудной рыбой, леса — дичью всех видов, скот здесь великолепен и невероятно размножается; здешняя земля даёт обильный урожай, строевой лес в изобилии, и неудивительно, что крестьяне живут в достатке, а деревни здесь выстроены лучше, чем в России… Даже преступники, чьи деяния не были столь тяжкими, чтобы быть приговорёнными к работам в рудниках (которые повсюду разбросаны по деревням и городам), живут здесь очень хорошо. Многие обзаводятся семьёй, строят дома и становятся полезными и законопослушными гражданами».

Тридцатого сентября Спренгтпортен и его чиновники прибыли в Иркутск — «по величине второй после Тобольска, а по богатству — первый город Сибири». Здесь, в 6500 верстах от Петербурга, удивляла не необычность внешнего облика города, а, наоборот, его похожесть на «нормальные» европейские города России: основательная постройка, лавки, полные разнообразных товаров, и даже экипажи на улицах. Сходной, увы, была и степень мздоимства чиновников. Тогдашний военный губернатор генерал Н. П. Лебедев был наиболее одиозной фигурой. Он «любил пунш и вино и „вся яже к тому есть“». В членах столичной комиссии Спренггпортена видели долгожданных заступников; посланец императора «изумился, каким людям иногда вверяют отдаленные провинции»4.

Бенкендорф рассказывал: «Мы нашли в действиях иркутского военного губернатора столько деспотизма, несправедливости и различных нарушений закона, что по возвращении сочли необходимым сразу же уведомить об этом императора. Он тотчас же отозвал этого самоуправца, который, пользуясь отдалённостью губернии от столицы, безнаказанно злоупотреблял доверенной ему властью». «Сразу же… по возвращении», то есть через несколько месяцев; «тотчас же отозвал» — значит, повеление пришло в Иркутск только на следующий год. Спренгтпортен покинул Иркутск 19 ноября 1802 года, а Лебедев был отставлен в 1803 году; в 1804-м он занимал должность командира Иркутского гарнизона.

Можно допустить, что обширная и познавательная, но необыкновенно долгая поездка Бенкендорфа зародила в нём первые сомнения в рациональности «инспекции» как чрезмерно медленного способа сбора информации о состоянии империи. Получалось, что сведения о злоупотреблениях местных чиновников доводились до центральной власти только периодически, а водворение справедливости растягивалось на многие месяцы, если не годы.

Но Иркутск не был конечным пунктом поездки Спренгтпортена. Там, за Байкалом, существовала весьма нечёткая граница с Китаем и на ней — главная и единственная точка реального соприкосновения двух гигантских империй, город Кяхта. Чтобы туда добраться, пришлось на довольно утлом судёнышке пересечь хмурые воды Байкала и проделать долгий путь через Верхнеудинск и Селенгинск.

Кяхта оказалась городком торговцев, чиновников и военных, поселением исключительно «служивым» — там не было ни одной женщины. Большая площадь делила Кяхту на две части, русскую и китайскую.

Военный комендант китайской части устроил посланникам русского императора званый обед «на манер своей страны». Бенкендорф удивлялся огромному количеству маленьких фарфоровых чашечек, в которых подавались многочисленные блюда, «в столь маленьких порциях, что их еле удалось распробовать».

Столичный гвардейский поручик с любопытством знакомился с иной цивилизацией, в то время ещё слишком закрытой для европейцев. В его описании увиденного звучат ноты уважения к великому соседу. Ему нравятся ухоженные дома, со вкусом отделанный «языческий» храм, дисциплинированные солдаты; он замечает, что здешние пушки не являются подражанием европейским, что подтверждает китайское первенство в изобретении и применении пороха. Вообще же Бенкендорфа поразили древность империи и «стабильность законов, которые ею управляют»: чего стоят правительственные распоряжения об исполнении некоторых установлений на протяжении будущего полустолетия!