Книга Сын палача - Вадим Сухачевский

Мало этого, на большой сосне, росшей рядом, были вырезаны пять крупных букв: SSSGG. Означать могло только одно: «Stock», «Stein», «Strick», «Gras», «Grein» — «палка», «камень», «веревка», «трава», «страдание». Эти слова не могли быть понятны никому, кроме членов Тайного Суда, а значит, именно к нему, к Юрию, и было обращено это страшное послание.

Он огляделся, прислушался — вроде поблизости никого, — лишь после этого слез с коня.

Преодолевая отвращение, Юрий разогнал крыс и мурашей с груди убитого, порылся в карманах его плаща и извлек оттуда два документа — паспорт и билет члена ВКП(б). С обоих на него смотрело одно и то же лицо: Бричкина Кузьмы Игнатьевича.

В иные моменты Юрий и сам готов был убить этого негодяя, одного из самых гнусных мерзавцев, обитавших в здешних местах. Жил Бричкин тем, что тянул жилы из раскулаченных, сбежавших сюда, за Урал. Таких тут было много — места отдаленные, энкавэдэшники ленивые, можно и пересидеть — глядишь, да и в Совдепии что-то переменится в лучшую сторону (иди жди!).

Но и никакой НКВД не нужен, если рядом такая гнида, как Бричкин. Он выслеживал этих бедолаг (нюхом на сей предмет обладал, мерзавец, отменным), поначалу, обещая не закладывать, вытягивал из бедолаг все, чем они были мало-мальски богаты, вплоть до последней ложки и плошки, потом девок их портить начинал — и те молчали; наконец, насосавшись крови вдоволь, все равно закладывал несчастных в НКВД, — и где они сейчас? В лучшем случае, золото для Родины добывают где-нибудь на Колыме. Это которые пока еще живы.

Катя уже не раз заговаривала о том, что надо бы освободить землю от этого Бричкина: дело нехитрое, тайга все спишет. Бывало, что он, Юрий, с ней и соглашался, но потом, по здравом размышлении, передумывал. Тайного Суда больше нет, никогда он уже не возродится, и какое у них теперь право быть вершителями чужих жизней, даже таких мерзких, как жизнь этого подлеца Бричкина?

Но, оказывается, Тайный Суд был!

Был, и желал их с Катей тоже превратить в свои щупальца. Никому другому, кроме них, не могло быть адресовано это страшное послание…

И тут Юрий услышал слабый стон, доносившийся справа, со стороны Черного камня. Он подумал: «Еще один. Жив еще…» — влез на коня и, озираясь по сторонам, направился туда.

Проехав меньше версты, увидел овражец, засыпанный валежником. Именно оттуда, из овражца, и доносился, похоже, этот стон.

Юрий спешился, раскидал валежник и увидел…

Там лежала девчушка, судя по одежде, из местных, голова у нее кровоточила, но когда Юрий ощупал рану, понял, что череп не пробит — значит, по всему, рана не тяжелая, выживет.

Когда он прикоснулся к ее голове, девчушка открыла глаза и снова застонала.

Юрий сказал:

— Не бойся, милая, я тебя не трону. — И спросил: — Кто ж это тебя так?

Девчушка хотела ответить, даже рот открыла, но произнести ничего не смогла, только промычала что-то — видно, еще не до конца пришла в себя. Смотрела на него по-прежнему со страхом.

— Не бойся меня, — повторил он.

С этими словами Юрий подвел коня, поднял девочку (легкой была, как пушинка), усадил в седло, веревкой приторочил ее ноги к стременам, чтобы не упала, и повел коня под уздцы.

Теперь страх в ее глазах стал понемногу угасать, смотрела уже более или менее осмысленно, и Юрий пообещал:

— Все будет, милая, хорошо. Сейчас приедем — перевязку тебе сделаем. Подлечим малость — тогда домой тебя отвезу. Где дом-то твой, помнишь?

Но девочка лишь помотала головой: не помнила.

— А кто тебя так?

И снова лишь головой помотала.

— Ладно, — вздохнул Юрий. — Ну, а хоть помнишь, как тебя зовут?

Думал, тоже не помнит, но девочка вдруг произнесла слабым голосом:

— Полина… Поля… — и с этими словами без сознания повалилась лицом на гриву коня.

* * *

Когда он вернулся домой, Катя, увидев Полину, всплеснула руками:

— Кто ж ее так?!

— Не помнит она ничего, — сказал Юрий. И добавил: — Бричкина убили.

Катя лишь кивнула удовлетворенно, пока что было не до разговоров. Она нагрела воды, промыла девочке рану, смазала какой-то мазью, сделала перевязку. Девочка все еще была в бесчувствии.

Они уложили ее в кровать, и лишь после этого Катя наконец спросила:

— Бричкина, говоришь, грохнули? Слава богу! И кто ж это его?

Рассказ Юрия она выслушала спокойно, в трудные минуты она умела держать себя в руках.

Дослушав, чуть усмехнулась:

— Выходит, добрались. Что поделаешь, надо быть готовым ко всему. — С этими словами она пошла в погреб и вернулась оттуда с разобранным карабином и двумя наганами — в свое время Юрий поотнимал это добро у каких-то здешних лесных бандюг. Собирая карабин, вздохнула: — Значит, Тайный Суд все-таки существует…

Тут девочка зашевелилась на кровати и открыла глаза.

— Так кто ж тебя так? — спросила Катя.

Теперь уже девочка была способна говорить.

— Не знаю, — прошептала она. — Я только шорох сзади услышала… Обернуться не успела… Больше ничего не помню.

Катя кивнула:

— Да, знакомый почерк: свидетелей они не убирают, Катехизис не велит. — Потом снова повернулась к девочке: — А где живешь — вспомнила?

Полина чуть было не сказала, но вдруг прикусила губу: почему-то не хотела говорить.

— Ну и ладно, — ласково улыбнулся Юрий, — не хочешь говорить — не надо. Ну а из каких ты будешь?

Девочка так и лежала с прикушенной губой. Потом собралась и проговорила жалостливым голосом:

— Дяденька, а можно я говорить не буду?

Уже хотя бы то было хорошо, что врать, судя по всему, не любила.

— Ну, дело твое, — согласился Юрий.

На лице ее появилось облегчение.

— Будешь пока жить у нас, — сказала Катя, — а там поглядим.

Но последних ее слов Поля уже не слышала. Она спала.

А ночью у нее случился жар, такой, что думали — не выживет.

Выжила.

Глава 4

Стопами апостолов (Продолжение)

Начало было положено. Теперь предстояло найти случай встретиться с теми двоими, Катей и Васильцевым, воочию. Но обстоятельства этой встречи надо было сперва хорошо обдумать, иначе можно запросто от них и маслину в лоб получить.

И Викентий думал. В иные дни думал с утра до вечера, даже поесть забывал, не до того было. А когда сваливало сном, сразу зачем-то появлялся Федька-Федуло, и вся та жизнь с Викентием Ивановичем представала перед ним.

Со временем, когда узнал от Викентия Ивановича о Тайном Суде, ему даже стало нравиться его двойное существование: с утра до вечера мазуриком Федулой на Сухаревке, а с вечера до утра — Викентием, помощником другого Викентия, палача Тайного Суда. Втайне, бывало, иногда думал: глядишь, время придет — и он, бывший Федуло с Сухаревки, станет таким же, как его новый друг.