Книга Секрет моей матери - Никола Скотт

Но когда мама отстранилась и посмотрела в окно, я вдруг поняла, или, по крайней мере, мне показалось, что я угадала ее желание. Ей хочется, чтобы я избавилась от всего этого: от сумрачного дома с задернутыми шторами, который вскоре станет еще темнее; от сада, за которым она не может больше ухаживать; от людей с противоположной стороны улицы, которые не подходят к нам, потому что боятся, ведь смерть положила глаз на наш дом. Мама хочет, чтобы я была свободна — хотя бы какое-то время.

Тогда я больше ничего не стала возражать. Я последний раз почитала маме вслух, очень стараясь говорить уверенно и не расплакаться, потому что она не любит, когда я плáчу. Но готова побиться об заклад: невозможно читать стихи Кристины Россетти и не плакать, когда умирает твоя мать.

Глава третья

Она моя мать. Слова женщины прозвучали на пороге, проникли в прихожую, отразились от стен и добрались до самых темных углов нашего дома.

— Извините, — произнесла она и подошла ближе. Когда незнакомка вытянула руки в каком-то умиротворяющем жесте, я заметила, что у нее слегка дрожат пальцы. — Я знаю, что все это очень неожиданно. И прошу прощения, что… явилась сюда. Я приехала из самого Солихалла, а потом вдруг побоялась позвонить в дверь. Дело в том, что я не… — Ее голос вдруг утратил мелодичность, стал тонким и пронзительным, а затем и вовсе стих.

В ответ на это можно было бы сказать многое, но шок странным образом воздействует на людей, вызывает у них отвращение и отрицание и вместе с тем повергает в ступор. Женщина опять заговорила, поначалу сбивчиво, затем — все более решительно. Она вынула откуда-то тоненькую папку и стала показывать что-то, лежавшее внутри, затем протянула это нам, но мой слух отказывался воспринимать выдаваемые ею звуки. Я услышала только слова миссис Бакстер.

— Это ваше свидетельство о рождении? — Миссис Бакстер прищурилась и поднесла бумагу ближе к глазам, а затем стала похлопывать себя по карманам, ища очки.

— Я знаю, что ее имя там не фигурирует, однако у меня нет записей из книги регистрации актов об усыновлении. Пока что нет. — Женщина откашлялась. — Я связалась с местными властями, но это довольно сложный процесс, поскольку мне приходится обращаться к консультанту. Тем не менее у меня есть еще вот это.

Она опустила руку в сумку и вынула оттуда кучу тряпья. Нет, это было не тряпье, а холщовая сумка, сметанная грубыми, неровными стежками, словно сшивший ее человек не знал толком, что делает. За долгие годы сумка пожелтела, от нее слегка пахло плесенью, а вышивка крестиком — неловкий узор стежков, проходивший по краю, — утратила цвет. Женщина сунула туда руку и извлекла маленький зеленый джемпер, крошечную шапочку из овечьей шерсти и штанишки, сшитые из той же грубой зеленой ткани. И, наконец, тонкую тетрадь, напоминавшую буклет, очень потрепанную, как будто ее часто читали или просто держали в руках. Я машинально потянулась к ней, но миссис Бакстер оказалась проворнее. Она водрузила на нос очки, быстро взяла тетрадь и принялась торопливо ее листать. У меня в ушах по-прежнему стоял странный звон… Я заметила, что миссис Бакстер сильно побледнела.

— Откуда это у вас? — спросила она, тщательно выговаривая каждое слово. Теперь в ее голосе появились стальные нотки, и я заметила, что ее рука крепко сжала тетрадь.

— Мне дала ее моя мать. То есть моя приемная мать. — Женщина продолжала держать в руках детскую одежду, и, видя, как встревоженная миссис Бакстер сжимает тетрадь, нерешительно протянула руку, чтобы забрать ее. Когда миссис Бакстер не вернула тетрадь, незнакомка провела рукой по маленькому джемперу. — Простите меня, — сказала она. — Мне действительно очень хотелось бы с ней поговорить. Скажите, это возможно? Я знаю, что ситуация несколько необычная, и не собиралась сваливаться как снег на голову. Вообще-то я так не поступаю. Но я просто не могла сидеть дома и ждать, ждать, ждать, когда что-нибудь случится. Понимаете, это ад — сидеть и ничего не делать. И я подумала, что смогу увидеться с ней… Господи, я так сумбурно говорю! — добавила она и вздохнула. — Извините. Меня зовут Фиби. Фиби Робертс. А вы, скажите, вы — ее дочери?

И именно в тот миг, когда она протянула руку, наверху скрипнула, открываясь, дверь. Миссис Бакстер наконец-то пришла в себя. Не обращая внимания на протянутую руку, она попятилась, а затем вытолкала нас с Венетией через парадную дверь на дорожку, ведущую к дому. Сегодня с самого утра лил дождь, но теперь он прекратился, и мистер Филд, живущий напротив, принялся, как обычно, подстригать свою изгородь. По улице разносились привычные звуки, издаваемые ржавыми садовыми ножницами — щелк-скрип-щелк-скрип.

— Извините, мисс… э… Робертс, — произнесла миссис Бакстер, заглянув в свидетельство о рождении. — Сегодня действительно не очень подходящий день. Дайте нам минуточку. Венетия, милая… Эдди… Вам нужно на это взглянуть.

И она взмахнула тетрадью, не выпуская ее из рук. Венетия покачала головой, однако я невольно протянула руку, взяла записи, открыла их, перевернула страницу. И с моих губ вдруг сорвался резкий вздох.

Синие чернила, невозможно яркие, завитки девичьего почерка на каждой странице. Некоторые строчки так сильно впечатались в мягкую бумагу, что оставили в ней небольшие углубления. Вес: 8 стоунов 6 фунтов[5]… Много двигаюсь… 36 недель, чувствую слабость…

Этот почерк был гораздо менее уверенным, чем знакомый мне почерк мамы, да и буквы были более круглыми, более аккуратными, но было очевидно, что это писала она. Мне вдруг показалось, что в этот самый миг она вышла из-за дома, сжимая под мышкой ежедневную газету и подняв очки на лоб, и, улыбаясь почтальону, расписывается за доставку, и это видение наконец заставило меня встретиться взглядом с гостьей, открыть рот и произнести то, что до сих пор не было сказано:

— Моя мать умерла год назад. Во время аварии. Все произошло внезапно…

На миг Фиби Робертс замерла, не сводя глаз с моего лица. Она словно заглянула мне в самую душу и увидела там мою мать, с газетой и очками, поблескивающими в кудрявых волосах. Затем гостья словно замкнулась в себе, и кожа резко очертила ее скулы.

— Нет, — прошептала она. — О нет, я не знала…

Ее голос звучал так тихо, что я невольно шагнула к ней, однако миссис Бакстер опередила меня. Она обняла Фиби Робертс за плечи и увлекла к крыльцу, где та и обмякла, склонившись над сумочкой. А через дорогу мистер Филд продолжал стричь изгородь, щелк-скрип-щелк-скрип, как делал из года в год вот уже несколько десятилетий. Когда-то мама оставила украдкой у его дверей маленькую баночку машинного масла…

И тут вдруг раздался громкий четкий голос.

— Я вам не верю! — Венетия наконец пришла в себя. — Наша мать умерла. Ее больше нет. Оставьте нас в покое и рассказывайте свою историю кому-нибудь другому.

Фиби Робертс подняла голову и, увидев возвышающуюся над ней Венетию, поднялась, осторожно, но не испуганно, и в этот миг я невольно почувствовала восхищение.