Книга Дорога на Ксанаду - Вилфрид Штайнер

Но до этого времени у них оставался еще целый год.

В июле и августе 1797 года троица предприняла рейд по пустынной местности. Колридж рассказывал своему издателю о вдохновляющих разговорах, об обоюдных искренних взглядах — и о своих медленных литературных продвижениях. Тексты, которые он писал теперь, были хорошо сделанными, но несколько вымученными. Так, например, трагедия «Озорио», как он сам писал другу Боулзу, приносила ему «бесконечные трудности и глубокие депрессии».

Но в октябре все меняется. Разожженная опиумом, вспыхивает мечта о Ксанаду. Каин, братоубийца, путешествует по призрачным пустыням, описанным Колриджем в прозе. Уже в ноябре готовы первые строки «Поэмы о старом моряке». В конце же следующего года поэма дописана до конца и готовы еще несколько стихов, среди которых два лучших «перевода поэмы» — «Frost at Midnight» и «Fears in Solitude».[23] В начале апреля в его снах появляется образ змеи, и Колридж использует его в размытых картинах и дурманящих ритмах. К лету закончена первая часть «Кристабель».

То, как быстро Колридж написал эти два произведения, полные звуков и картин, было не менее удивительно, чем сама история их публикации. Никогда ранее он не подходил так близко к исполнению своего желания прославиться и выпустить что-либо под собственным именем. И тем не менее «Кубла Хан» и «Кристабель» вышли в свет восемнадцатью годами позже, в сборнике «Сивиллины страницы». «Поэму о старом моряке» Колридж опубликовал уже в 1798 году, но под псевдонимом, в качестве приложения к ставшим уже легендарными «Лирическим балладам» своего коллеги — Вильяма Вордсворта.

Ни его собственные обоснования сего обстоятельства, ни доводы его интерпретаторов не смогли меня полностью убедить. Что-то необъяснимое оставалось в этом отказе. «Мое имя пахнет слишком большим количеством других имен», — обычно говорил Колридж, намекая на свое радикальное прошлое. И в самом деле, столь большое количество инакомыслящих интеллектуалов в Сомерсете вынудило правительство преследовать этих людей. «A mischievous Gang of disaffected Englishmen»[24] — так назвал Вордсворта, Колриджа и Тельваля в своем доносе один из шпионов. Он просто недопонял их разговор о Спинозе, чем вызвал волну насмешек среди коллег.

Весна и лето 1798 года ознаменовались литературным фурором и далеко идущими планами касательно долгожданной поездки в Германию. В Стоуэй Колридж останавливается не более чем на неделю, и это не может изменить даже рождение второго ребенка, Беркли.

Болезненную разлуку Колридж осознал только 16 сентября 1798 года, стоя на палубе корабля, который должен был доставить их с Вильямом и Дороти в порт Куке. «Лица моих любимых детей появились передо мной, как при вспышке молнии, — пишет он Пулу. — Я так отчетливо видел их лица!» Он стоял, перевесившись через поручни, до тех пор, пока гавань Ярмут не исчезла из виду. И неизвестный создатель «Поэмы о старом моряке» впервые в жизни оказался в открытом море. Ледяной ветер дул ему за воротник. Летом в Квантоке закончился его «annus mirabilis».

А в трюме тошнило Вордсвортов.

14

Весь день я бегал по квартире, пытаясь привести ее в порядок. Сперва с веником, потом с салфеткой для пыли и, в конце концов, с ведром и тряпкой. К приходу Анны все должно было сверкать. Ни за что я не должен был соответствовать ее возможным представлениям о неряшливом холостяке, даже если это и являлось постыдной правдой. На кухне я работал очень педантично, словно ее расположение или отвращение ко мне зависело от того, насколько вкусной получится еда. Если еда понравится, значит, она меня любит, если нет — я отвергнут навсегда.

— Кусочек моего филе Веллингтон — и она моя, — сообщил я соседской кошке, как обычно, пришедшей попрошайничать. И в этот момент она благодаря своей огненно-рыжей шерсти и зеленым глазам казалась мне заколдованным ребенком моих гостей. Я отделался от нее сухим кормом и прогнал, не дав дожевать последний кусок. Кошки всегда благосклонно относились ко мне, словно видели во мне родственную душу, кого-то, кто мог радоваться тем же вещам, что и они. Но сегодня было не время для поглаживаний и игр. Сверху я помазал телятину великолепной пастой из телячьей печени и солодового виски — старый рецепт из Корнуэла, много лет назад раскрытый мне одним из коллег. При этом он уточнил, что речь здесь идет об ингредиентах волшебного зелья Тристана, и уверял, будто их соединение с полуготовым мясом только усилит действие.

Из винного погреба я принес две бутылки бордо и откупорил их — хороший, но не лучший урожай этого года — я всего лишь хотел угостить, а не хвастаться.

Но и моя внешность должна была соответствовать моменту. Перед обедом я забрал из химчистки свой единственный роскошный серый костюм, сшитый на заказ портным с Регент-стрит. Я заказал его, находясь в одном из тех состояний души, когда тесно переплетаются отчаяние и задор. Такое чувство часто сопровождает меня, когда я покидаю Вену. Питая отвращение к магазинам, где размеры одежды ограничены до максимум средних, я нашел убежище в магазине того господина.

— Cover my belly,[25] — сказал я портному. Тот изучил меня с ног до головы и скрылся в соседней комнате. Через некоторое время он появился с внушительным ассортиментом разных корсетов.

— No, — прохрипел я в ответ, развеселившись и уже безропотно, — not like that.[26]

Мы не могли смеяться вместе, но тот костюм, который я забирал у него спустя неделю, сделал нас почти друзьями.

«Сегодня придет Анна», — стояла надпись на каждом моем движении. Даже выбор трусов я превратил в абсурдный церемониал перед зеркалом: эти, нет, лучше те или все-таки эти? Я вел себя так, словно кто-то кроме меня мог увидеть их сегодняшним вечером. Будто я пригласил в гости такую же отвратительную и старую дамочку, как и я сам, уже давно заигрывавшую со мной, а не молодую парочку возлюбленных.

Как же все-таки давно не было женщины в моей квартире. Она наверняка это заметит, думал я, а это нехорошо. Женщины вообще-то не любят запущенных мужчин, это отталкивает и смущает их, они начинают чувствовать себя обремененными грандиозной важностью спасительницы, и это перехватывает им дыхание.

Что за ерунда, перебил я себя, что ты знаешь о женщинах! Это всего лишь сведения, почерпнутые из книг, предназначенных для комнат ожиданий. Пустые нравоучения, которые произносятся за столом в кафе или шепчут на ухо. Да-да, опыт делает человека мудрее. Ты еще узнаешь это, Александр. Во всяком случае, нужно попробовать, Алекс. И не ешь так много, ведь женщины (говорю тебе, исходя из собственного опыта) не любят…

В дверь позвонили.

Я открыл. На улице стоял Мартин. Один. С отвратительной ухмылкой на физиономии и бутылкой дешевого вина из супермаркета.