Книга И вдруг никого не стало - Изабель Отисье

В первые же дни они обошли берег залива, выбрали холм, обращенный к открытому морю, и выложили на его склоне из камней гигантские буквы SOS, а рядом – стрелку, указывающую на их пристанище. Это был изнурительный труд. Они выискивали самые белые и самые плоские камни – нередко их приходилось выкапывать, используя какую-нибудь железку как рычаг, – потом втаскивали эти камни наверх. Они работали, не поднимая головы, инстинктивно стараясь держаться спиной к морю, сознавая, что пустой горизонт, чью ровную линию нарушали только волны и блуждающие айсберги, безжалостно лишит их всякой надежды на спасение. Для очистки совести заглянули сверху в соседнюю бухту – вдруг увидят там свой милый «Ясон» лежащим на боку. Но там не было ничего, лишь такие же скалы, вода, в которой плавали льдинки, и плетеный узор ручейков – как будто на песок бросили серебристую сетку. Они с удовольствием отметили, что пингвины водятся на острове в невероятном изобилии. Берега не видать под черным ковром из перьев, море неустанно поглощало и выплевывало потоки животных, сами холмы, казалось, шевелились. Там собрались, наверное, десятки тысяч птиц.

– Что ж, наша кладовая полна! – обрадовался Людовик.

В пингвинах они видели свое спасение. Тщательно обшарив все закоулки базы, они не нашли больше никакой еды, и вскоре к терзавшему обоих голоду прибавилась пытка страхом и тревогой – что с ними станет, когда они прикончат запасы? Ничего не оставалось, кроме как начать охотиться на пингвинов, мирных и неуклюжих птиц. Они не сразу наловчились их убивать, поначалу ничего не получалось, пингвины неизменно добирались до воды и скрывались. Способ охоты, до которого они додумались, заключался в том, чтобы отрезать птицам все пути к отступлению. Медленно, стараясь не спугнуть, они загоняли стайку пингвинов в закоулок между зданиями, а потом били без разбора тяжелым железным ломом. Пингвины падали, даже не пискнув. Время от времени кто-нибудь из них пытался клюнуть охотника в ногу, но его отбрасывали яростным пинком. Королевские пингвины ростом около метра считались более ценной добычей – мяса у них побольше, чем у маленьких папуанских, хохлатых или антарктических. Ни Луизу, ни Людовика нисколько не мучила совесть, порой они даже испытывали патологическое удовольствие от того, как легко было убивать. Раньше они любовались черными головками с ослепительно ярким оранжевым пятнышком, умилялись, глядя, как родители кормят птенцов, смеялись над важной поступью вперевалку, но все это было в другой жизни, когда они лишь заглянули сюда мимоходом. Теперь они сами стали частью экосистемы и, как любой хищник, взимали дань.

Ощипывать птиц – отдельное приключение. По бабушкиным рассказам Луиза помнила, что птицу опускают сначала в кипящую воду, но из этого ничего не вышло. Как они ни старались, как ни дергали – только раздирали кожу, а пеньки от перьев во время еды липли к нёбу. В конце концов они научились сдирать с пингвинов шкуру, но жаль было терять вместе с ней слой подкожного жира. Даже большим королевским пингвином не наедаешься – когда его разделаешь, для готовки только и остается, что два кусочка белого мяса по обе стороны грудной кости. Мясо на вкус напоминает куриное, но сильно отдает рыбой. Они варили эти кусочки в пресной воде, добавляя к ней морскую вместо соли, и, притворно веселясь, сочиняли для своей стряпни звучные названия – «Рагу из грудки без соуса» или «Бульон из костей с остатками мяса».

Людовик где-то читал, что местная дикая капуста – отличное средство против цинги, но вкус у нее оказался очень уж ядреный, во рту жгло, как от стручкового перца. Ее надо бы вываривать в нескольких водах, но это долго, и дров не напасешься. К тому же в окрестностях базы она почти не растет. Еще они пробовали собирать длинные ламинарии, которыми были опутаны камни, и моллюсков – морские блюдечки. Но и этим не очень-то насытишься, и у всего проклятый рыбный вкус. Чтобы утолить голод, каждому в день надо по четыре пингвина, но птиц в их бухте не так уж много.

Решив отправиться за провизией в бухточку, которую приметили раньше, ясным днем они спустили шлюпку на воду. Чтобы не тратить бензин, шли на веслах, и на то, чтобы обогнуть мыс с запада, потратили три часа. Запах помета и тухлой рыбы ударил в нос задолго до того, как они приблизились к берегу. А на берегу стоял оглушительный гвалт: пингвины возвращались с охоты, зоб у всех раздут от рыбной кашицы, которой они кормят птенцов. Собственное потомство родители узнают только по звуку, каждый поет на свой лад. Вновь прибывшие бродят, попискивая, отгоняют от себя клювами юных нахалов до тех пор, пока не найдут своих. Тогда тот из родителей, кто оставался на берегу и опекал птенцов, уступает место кормильцу, один-два коричневых шарика бросаются к нему, широко разевая клюв. Кое-где рылись в помете белые, словно голубки, ржанки, над песком низко кружили поморники, хищно высматривая и готовясь схватить слабенького или отбившегося от родителей птенца.

Луиза потихоньку зашла в середину колонии, и море перьев сомкнулось у нее за спиной. В этой компании, так напоминающей человеческое общество, каждый занимался своими делами – кто воспитывал потомство, тюкая птенца клювом, кто воровал у соседа камешки для собственного гнезда, одни ссорились, другие любезничали. Некоторые, похоже, попросту прогуливались, удивленно или задумчиво глядя вокруг черными глазами. В гуще тел Луизе было тепло, но почему-то хотелось плакать. Оттого ли, что и здесь, на ледяной окраине мира, тянулась ниточка жизни, которую так легко оборвать? Или причина лежала глубже – она стосковалась по толпе, по таким же, как она, людям, ей не с кем было поделиться, не от кого защищаться? Почувствовав себя бесконечно одинокой, она позавидовала пингвинам.

Ее размышления прервал многоголосый писк. Людовик, давно не евший досыта, алчно бросился штурмовать колонию. Каждый раз, взмахнув палкой, он укладывал нескольких птиц, а их соседи с негодующими криками пускались наутек. Он лупил и лупил, он был почти мерзок ей в своем исступлении. Глядя на этого грязного мужчину, убивающего направо и налево, Луиза на какое-то мгновение его возненавидела.

– Ну что стоишь? Иди в лодку и не давай им уплыть.

Стряхнув оцепенение, она выполнила приказ. Полчаса спустя лодка была завалена птицами, их было около сотни, шелковистая черно-белая гора, влажные перья еще поблескивали на солнце.

– Хватит! Нам и с этим-то грузом трудно будет вернуться. И потом придется их всех потрошить.

– Мы же не станем каждый день сюда таскаться, – проворчал Людовик, но, окинув взглядом груду тел, под которой скрылась лодка, согласился: – Хорошо, вернемся. Теперь мы знаем дорогу в кладовую.

Обратный путь оказался куда более опасным. На скользкой груде мертвой плоти усидеть было трудно, они все время сползали, и Луизе казалось, что она слышит, как сплющивается мясо и ломаются кости. Оба гребли, напрягая все силы.

Волны били в борт, перегруженная лодка кренилась, их обдавало брызгами. После часа пути пришлось переместить груз, чтобы вычерпать воду, несколько пингвиньих тел соскользнуло за борт, и они впервые после исчезновения «Ясона» поссорились.

Луиза, у которой разболелось плечо, гребла, стиснув зубы, но прошел еще час, ветер заметно усилился, а до берега было далеко.