Книга Поклонники змеи. Черная птица - Гюстав Эмар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Будем благоразумны, кто знает, не подслушивает ли кто-нибудь нас?!
— Понимаю, — проговорил де Бираг, пожимая ему руку. — Вам известно что-нибудь?
— Нет, но я многое подозреваю!
— Преданы ли вы своему господину?
— На жизнь и на смерть!
— Могу ли я рассчитывать на вас?
— Вполне!
После этого де Бираг покинул секретаря и подошел к французу, занятому обязанностями хирурга около двух дам.
— Скажите, пожалуйста, — проговорил он, — можно ли возвратить моего друга к жизни?
— Я думаю! Стоит только разжать ему зубы, влить какого-нибудь вина, растирать его — и он очнется.
— Хорошо, это будет сейчас исполнено! — и, повернувшись к секретарю, де Бираг прибавил.
— Дорогой Дорнес, прикажите немедленно оседлать двух хороших лошадей.
— Слушаю-с, господин! — отвечал молодой человек и немедленно вышел, чтобы отдать приказание.
— А вас, дорогой друг, — обратился де Бираг к французу, — я попросил бы позволить мне принять управление над этим опустевшим домом.
— Сделайте одолжение, — отвечал тот, улыбаясь, — я первый буду повиноваться вам!
— Благодарю, впрочем, я другого и не ожидал от вас! Теперь я попрошу вас об одной услуге.
— Говорите!
— Вы сядете на лошадь и немедленно поедете в Порто-Пренс; нужно предупредить полицию об этих событиях. А на обратном пути вы привезете с собой врача. Хорошо?
— Идет!
— Да не забудьте захватить с собой оружие!
— Не беспокойтесь; я — травленый волк и не дам застрелить себя, как зайца! Я прекрасно понимаю, что мы находимся в дикой стране, что бы там ни говорили о культуре негров европейские негрофилы.
— Прекрасно! Так поезжайте с Богом!
— Лошади готовы! — проговорил, входя, секретарь.
— Доброго пути!
— Счастливо оставаться!
Мужчины пожали друг другу руки и француз вышел.
Г-н де Бираг вынул листок бумаги из портфеля и, написав несколько строк карандашом, сказал, подавая записку Дорнесу.
— Дорогой Люсьен, отправляйтесь немедленно в Хереми, нужно предупредить Дювошеля о его несчастье. Только сделайте это с надлежащей осторожностью.
— Будьте спокойны, господин, я не скажу ничего лишнего!
— Прекрасно! Идите же с Богом, только возвращайтесь скорее; вы здесь необходимы.
— Слушаю-с, через три часа я вернусь! — проговорил секретарь, уходя из комнаты.
После этого де Бираг отдал еще несколько приказаний слугам, чтобы они тщательнее сторожили дом, и повернулся к плантатору. Последний в этот момент открыл глаза, как человек, только что пробудившийся от глубокого сна; бледный, он бросил вокруг себя мутный блуждающий взор, как бы отыскивая что-то; потом вдруг выпрямился и с угрозою вскричал:
— Флореаль-Аполлон!
— Никто не видал его в эту ночь! — заметил де Бираг! С трудом Колет поднялся с кушетки, опираясь на плечо своего друга.
— О, я теперь убежден, что презренный убийца — Флореаль.
— Кто меня зовет? — раздался мрачный голос, — и на пороге двери внезапно появился негр.
Молодые люди, невольно вздрогнув, отпрянули назад, как бы при виде ужасного зрелища.
УЛИЧЕННЫЙ ЗЛОДЕЙ
Прошло несколько минут тяжелого молчания. Бессознательно, не спуская взгляда с негра, де Бираг подошел к столу, где лежало его оружие. Флореаль-Аполлон не тронулся с места; скрестив на груди руки, с высоко поднятой головою, с глазами, метавшими молнии, скривив губы в презрительную усмешку, он стоял неподвижно на пороге комнаты. Он же первый нарушил молчание.
— Вы обвиняете меня в моем отсутствии, — проговорил он угрожающим тоном, — я готов отвечать вам! Но сначала скажите, в чем заключается мое преступление?
— И вы еще смеете спрашивать об этом! — с негодованием вскричал молодой человек.
— Господин де Бираг, — холодно отвечал негр, обращаясь к молодому человеку и бросая на него суровый взгляд, — вас дело не касается, я не признаю за вами права возвышать голос, чтобы обвинять или даже спрашивать о чем-либо меня. Предоставьте это, — язвительно прибавил он, — моему молочному брату, с которым я рос и который любит меня и с радостью разделяет со мной свое имение. Пусть он, забыв на время о всех узах, скрепляющих нас друг с другом, публично обвиняет меня в убийстве, грабеже, воровстве и, не знаю еще, в каких других преступлениях! Говорите же Жозеф, я готов отвечать вам!
Колет, сделав над собою усилие, чтобы преодолеть охватившее его волнение, дрожащим голосом, тоном легкого упрека начал:
— Если я несправедливо обвинял вас, то простите, Флореаль, но посудите сами. Когда произошли печальные события этой ночи, все мои друзья и слуги собрались вокруг меня; вас одного не было здесь, а между тем вы знаете, как я доверял вам?! Ваше место было около меня, чтобы защищать меня или, по крайней мере, помочь мне настичь бандитов, наполнивших этот мирный дом слезами и кровью.
— Правда, я не пришел, и мое отсутствие было истолковано в другую сторону! Так вот в чем обвиняют меня!
Негр опустил голову на грудь и некоторое время хранил молчание.
— Я прощаю вам, — снова заговорил он надменным тоном, — у вас в жилах течет кровь белых; оттого вы легко поддаетесь подозрениям. А между тем, пока вы здесь стенали и плакали, подобно слабым женщинам, я, не думая ни о чем другом, заботился только о вас и устремился проследовать убийц.
— И это правда? — с видом сомнения спросил Колет.
— Ложь, — с силою вскричал молодой человек, — убийца вы!
— Я! — презрительным тоном отвечал негр. — Будьте осторожны в своих выражениях, господин де Бираг, вы сейчас получите доказательство справедливости моих слов.
И он исчез, но через минуту появился снова, неся в руках завернутое в ковер тело негра с лицом, закрытым маскою.
— Вот убийца! — вскричал он торжествующим тоном, — я убил его!
С этими словами он швырнул тело, которое с глухим стуком покатилось на пол. Ошеломленные молодые люди с недоумением переглядывались друг с другом, не зная, что думать об этом. Между тем Флореаль нагнулся и, срывая маску с трупа, вскричал:
— Взгляните, узнаете ли вы этого человека?
— Луизон, один из моих старых и самых преданных слуг! — с печальным удивлением вскричал Колет. — Может ли это быть?!
— Да, Луизон, — смеясь повторил негр, — этот слуга, на которого вы так полагались и который изменил вам — Луизон, один из главных вождей страшной секты Вуду!
— Боже мой! — пробормотал плантатор, — и этот человек мог изменить мне!