Книга Коллекционер желаний - Надежда и Николай Зорины

– Миша, ты где? Выходи! Пошутил и хватит.

Никакого ответа – квартира безмолвствовала.

Странно, странно, очень странно. А может, Миша сидел в машине во дворе, а она не заметила? Но почему тогда и он ее не заметил? Да и с чего бы ему ждать на улице, ключи у него есть.

Катя прошлась по комнате, недоумевая, куда это подевался любимый и почему, если он где-то притаился, не выходит, так затягивает шутку. Да уже и не смешно совсем.

– Миша! – Все это начало ее раздражать.

У журнального столика Катя остановилась. На глаза ей попались какие-то положенные стопкой бумажки. Это оказались билеты на самолет и загранпаспорта. Во всяком случае Миша здесь был. Но куда потом делся?

Катя уселась в кресло с билетами и документами в руках и стала их рассматривать. Прошло довольно много времени, а Михаил так и не появился. Часы на стене пробили семь.

Да что же это такое? Может, он обиделся и уехал домой? Но тогда оставил бы записку. Или уж до такой степени обиделся, что и писать не стал? Надо было все-таки позвонить ему с работы. Глупость какая! На редкость дурацкая ситуация.

Смешная, совершенно абсурдная мысль вдруг пришла ей в голову: Миша долго ждал ее, а потом, утомленный бесплодным ожиданием, отправился в спальню, прилег отдохнуть и незаметно для себя уснул – и так крепко, что не услышал, как она вошла и как ему кричала.

Мысль была абсурдной, прямо-таки идиотской, но все же Катя решила проверить. Верхний свет зажигать она не стала, чтобы резко не будить его, если он все же спит, включила торшер у кровати.

Ну так и есть! Миша действительно спал. Как был, в одежде, прямо на покрывале. Что ж, это даже хорошо: если он уснул давно, то и не заметил, что ее так долго дома не было, не волновался и не сердился. Но теперь в любом случае пора бы ему проснуться, не тратить же такой дорогой, единственный в своем роде вечер, так чудесно обретенный вечер на бездарный сон.

Катя подошла к кровати, наклонилась над Михаилом – и в ужасе застыла. Глаза его были широко раскрыты, но взгляд неподвижен и…

– Миша! – Она тронула его за плечо. – Миш…

На лбу, прямо посередине, темнела маленькая, аккуратная ранка.

– Мишенька! – Катя, подспудно понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное, непоправимое и совершенно, совершенно невозможное, схватила его за руку. Рука была холодной и мертвой.

Когда наконец тошнотворный зеленый туман рассеялся, она поняла, что нужно делать. Главное – не впадать в панику. С чего она взяла, что Миша мертв, ранка на лбу и холодная рука еще ничего не значат, совсем недавно с ней проделывали похожий трюк – и все обошлось, смерть оказалась просто театральным представлением. Прежде всего нужно попытаться найти пульс и проверить дыхание. Кажется, пульс лучше всего прощупывается на шее возле сонной артерии.

Шея тоже холодная, но, может, Миша просто замерз. Где там эта чертова артерия?

Ничего! Ни пульса, ни дыхания. И глаза так неестественно раскрыты, и зрачки неподвижны. Глубокий обморок? Кома? Неизвестный ей, какой-то особый сердечный приступ?

Это могло быть чем угодно, если бы не ранка на лбу. Она-то к сердечному приступу уж точно не имеет никакого отношения. Она может иметь отношение только к…

Нет! Этого не может быть! Потому что… Потому что несправедливо, потому что слишком подло и жестоко, потому что просто не может быть. Это было бы предательством, гнусным, невозможным предательством, а Миша, ее Мишенька, так не мог с ней поступить. Зачем тогда все это? Зачем была нужна такая долгая прелюдия к их счастью, обещание счастья, надежда на счастье? И именно сегодня, когда оно уже почти наступило, с этого вечера должно было наступить?

Но пульса нет! Нет этого проклятого пульса! И нет дыхания, и рука холодная, и глаза странно неподвижны.

Миша, Мишенька. Он не мог с ней так поступить, не мог ее предать, не мог оставить один на один со своим мертвым телом. Но поступил, и предал, и оставил. Зачем он тогда выскочил со своей дурацкой собакой? Жила себе тихо-мирно, не особо счастливо, но все-таки. Максимум, о чем мечтала, – уйти от Вадима, избавиться от его невыносимо раздражающего присутствия, а о счастье и не помышляла. Ну и ушла бы, в конце концов, осталась бы одна, жила бы себе дальше в тишине и покое, скромненько, без особых претензий. Нет, выскочил, осчастливил, обнадежил. А все для чего? Для того, чтобы лежать теперь с простреленным лбом на ее кровати? Обольстил и бросил. Осчастливил и убил. И предал. Что же теперь делать?

Боль сменяла отчаянье, отчаянье сменяло ярость. Катя сидела на полу возле кровати, на которой лежало мертвое тело Михаила, и сжимала в ладонях холодную Мишину руку. Слезы, которые никак не могли пробиться сквозь отчаянье, ярость и невыносимую боль, вдруг прорвались, и Катя уткнулась лбом в холодную кисть Михаила и горько, безутешно заплакала.

Вот тебе и счастливый ужин на двоих, вот тебе и огромные рождественские каникулы. Маленькая, смехотворно ничтожная ранка на лбу – и нет ничего, конец всему. Как могло такое произойти? Как?!

Да ведь это убийство! Мишу убили.

Кто убил его и зачем?

Затем, чтобы перечеркнуть их счастье, чтобы поставить ее, Катю, в совершенно безвыходное положение.

Что ей делать теперь с его мертвым телом? И… что делать теперь ей без него, живого?

Слезы стекали по бесчувственной, холодной кисти Михаила и капали на пол, но от слез и Катиного дыхания мертвая его рука согрелась и стала казаться живой. Безумная, истерическая надежда вдруг завладела Катей. Ей даже показалось, что рука шевельнулась, пульс вернулся и жизнерадостно забился у запястья. Катя перестала плакать и медленно, боясь ошибиться, миллиметр за миллиметром двигаясь взглядом от кисти вверх по руке к неподвижному плечу, от плеча к шее, от шеи, стала выискивать пульс.

Наваждение прошло: глаза Миши все так же безучастно смотрели куда-то вверх, аккуратная ранка темнела на лбу – смерть не отступила. У нее, сколько ни плачь, ничего не выплачешь.

Нет, это не вадимовское шутовское представление, это настоящая смерть. Убийство. Настоящее убийство. Но кто мог убить Михаила? И почему это сделали здесь, у Кати в квартире?

Да Вадим же и убил! Он же говорил тогда, что ни перед чем не остановится. Сначала устроил спектакль – предупреждение, а потом… И ключи от ее квартиры у него есть. Выследил Мишу, вошел и убил. Чтобы вернуть ее.

Но ведь это же глупо. Неужели Вадим не понимает, что окажется в главных подозреваемых? Да нет, не в главных, в единственных. Следствию сразу же станет ясно, в чьих интересах была его смерть, а учитывая место преступления, и последние сомнения рассеются.

Хотя насчет места как сказать. Квартира-то ее, значит… Значит, главным подозреваемым может оказаться вовсе не Вадим, а Катя. На это, может быть, он и рассчитывал. Совсем не глупо получается, расчет вполне верный: он убивает Мишу, подставляет ее, а сам оказывается ни при чем. Доказать свою непричастность Вадиму не составит труда – наймет адвоката.