Книга Последний богатырь - Николай Шмигалев

Ай, да что уж теперь, давайте вернёмся к месту происшествия, где события приняли совсем другой поворот.

А здесь, благодаря потугам деревенского «сына полка» пожар разгорелся с новой, небывалой, доселе, силой. Уж больно рьяно размахался яблонькой удалец, так, что озорные искры от кострища взметнулись в синюю высь, а головёшки прыснули по сторонам, куда попало. И попали-то головёшки не куда-нибудь – точнёхонько на соседские амбары, а искры не догорев на вольном ветру, словно выдохшиеся светлячки опустились на заправленные сеном сеновалы. Эво как оно здорово и дружно пыхнуло. Так пыхнуло, что даже Переборушка остановился посмотреть, что там у него за спиной так подозрительно затрещало и зачадило в полнеба.

Пожар мигом охватил все амбары, сараи и подобрался к хлевам, где томилась от полуденного безделья недоенная скотина. Поднявшийся откуда ни возьмись ветер-бродяга, как назло погнал огонь на сгрудившиеся в живописной низине избы (ну кто так кучно строит!). Бабы, теперь уже заголосив во весь объём своих полных грудей, кинулись спасать детей и документы, мужики скотину и рыбацкие снасти, а Переборушка, смекнув, что во всём виноват… этот противный северо-западный порывистый муссон, кинулся спасать, кого бы вы думали… правильно, всю, без исключения, деревню. В отличие от своих сородичей он мыслил более глобальными масштабами. Эх, если бы его сноровку и смекалку направить в нужное русло…

Тьфу, ты! И чего это я про русло вспомнил. Нутром чую, не в добрый час вспомнил.

Переборушка, отбросив разгоревшееся дерево в сторону ещё не подпалённого соседнего сеновала, уже мчался, сломя голову, к старому руслу реки, которое было перекрыто в незапамятные времена доброй дубовой плотиной плотниками-гастарбайтерами из Бобруйска, образовав между покрытыми хвоей холмами красивое лесное озеро, из которого лилась себе водичка на мельничные круги, приводя в движение общественно-общинные жернова.

Его новаторская идея состояла в том чтобы, немного приподняв заслонку дамбы пустить воду в деревню, дабы совсем чуть-чуть заполнить деревенские пожарные ямы и смочить выгоревший на солнце сухостой, для очередной на сегодняшний день локализации пожара. Но, то ли дубовый засов шлюза «заржавел», то ли день сегодня неудачный был для их деревеньки, никак не поддавался дубовый шлюз богатырю. И ведь долго не поддавался, до тех пор, пока взволнованный силач случайно не свернул ему «шею». А как хлынула вода с громким журчанием в низину, то и плотина, «давшая слабину» в одном месте, не стала останавливаться «на достигнутом» и со страшным скрежетом развалилась уже целиком и полностью. Добрый молодец Перебор, не успев смотаться с дамбы, свалился в бурлящий поток и следом за тяжёлыми стволами развороченной плотины, попутно разнесшими и мельницу, устремился на волнах освобождённого водоёма в сторону полыхавшей деревни.

Что и говорить, Перебор воплотил свою гениальную идею в жизнь, спася деревню от пожара, но, как это обычно бывало с ним, с небольшим, опять же мягко говоря, перебором. В несколько секунд с пожаром было покончено.

По самые крыши затопило избы.

Благо не первый год жили люди вблизи с юным богатырём. Натасканный учебными тревогами народ с домашней живностью, документами и «тревожными чемоданами» своевременно занял позиции на окрестных возвышенностях, обрамлявших их некогда процветающее селение и возделанные поля, и теперь с грустью взирал на разлившееся рукотворное озеро.

Когда первый шок прошёл, бабы заголосили по утраченной утвари и барахлу, а мужики во главе со старостой, проведя перекличку, и установив, что утопших и даже уплывших среди мирного населения нет, вооружась штакетинами и дубинами, пошли искать Перебора для проведения весьма содержательной беседы со горе-спасателем. По всему было видно, что терпение общины в этот раз лопнуло окончательно, а может, попросту, сгорело или утонуло.

Наломав дров об горб выплывшего навстречу делегации Перебора (по голове не били, боялись усугубить, скажем так, его рвение к добрым делам), мужики остановились на перекур.

– Дед Терофей, отец Горлампий, Ремул Аврагович, – с олимпийским спокойствием «выслушав» все упрёки по хребту, плечам и ягодицам, обратился Перебор к «отцам» деревни: старосте, батюшке и знахарю (последний, кстати, по совместительству «тащил» на себе непосильную ношу обязанностей деревенского казначея). – Я ей-богу ненароком! Это ветхая запруда давно уже на соплях держалась. Я только дотронулся до вентиля, как всю плотину повело. Точь-в-точь как на хуторе у сафьяно-шушунских ситуация: старение стройматериала и отсутствие надлежащего контроля.

– Вот я тебе! – сердито намахнулся староста на юного здоровяка. – Ты того, ты ситуацию с диверсией не путай!

Остальная толпа мрачных мужиков, окружившая главного героя (не буду плести интриги и так понятно, что сюжетная линия повести отныне будет виться в основном вокруг этого незадачливого юноши) соглашаясь со старостой, вновь загудела, что тебе одновременно ужаленный в одно место осиный рой.

– На кол его за диверсию! Четвертовать! На дыбу! За ноги и к тополям! – «жужал» «осиный рой» вокруг Перебора. – Пожизненное с конфискацией! Колумбийский галстук ему!

Отдохнувшие мужики распалялись не на шутку. Того и гляди устроят «суд от имени товарища Линча» над соплеменником.

– Тише, тише люди славные! – поднял пухлую холёную руку отец Горлампий, он не мог позволить пролиться крови в его приходе, итак на сегодня уже достаточно всего пролилось, вылилось и залилось. Дождавшись, когда гул утихнет, батюшка поинтересовался у окружающих: – Кто мне скажет, что отличает нас руничей от других?

Мужики призадумались.

– Мы сильные! – крикнул кто-то из толпы.

– Это да, – кивнул батюшка. – Но не в этом наше коренное отличие.

– Мы смелые! – опять выкрикнул тот же уверенный голос.

– Хм, согласен! – и в этот раз не стал отрицать очевидного, поп. – Но и это не основная «изюминка».

– Мы красивые! – выдали очередную версию из толпы.

– Тьфу ты! – сплюнул священнослужитель, разглядев в толпе мило улыбавшегося и строившего всем глазки деревенского цирюльника Гламурю. Давно поп хотел его предать анафеме, да понимал, что сами со старостой виноваты. Их решением Гламуря в город по квоте уезжал учиться на цирюльника, а что вернулось, одному богу известно (да и известно ли?)

– Эдак мы до греха «довикториним», – в сердцах бросил пастырь. – Неужто не вспомнили? Я же на каждой воскресной службе вам как говорящий попугай талдычу об этом.

– Мы, рунийский народ: добрый, терпеливый и толерантный. Мы должны держать хлеб за пазухой, подставлять другую щёку, прощать близкого, поднимать низкого, не опускать склизкого, не рыть яму другому, если попросят прикурить, отдавать табак вместе с тулупом, – заученно произнёс знахарь Ремул Аврагович, единственный из прихожан, кто добросовестно конспектировал «лекции» отца Горлампия. – Вы, Ваше преподобие, отец Горлампий, это имели в виду?

– Да, да, дорогой Ремул Аврагович, – украдкой смахнув слезу умиления, наивно улыбнулся батюшка. – Я хотел сказать, что не пристало нам, руничам, сироту на наших глазах взращённого, по беспределу пускать. Гуманность – вот же, растудыть её, основная черта наша!