Книга Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

Америку и Австралию попытались заменить местным аналогом – Сибирью. История и результаты «переселенчества» слишком хорошо известны. Сия затея обогатила русское общество полумиллионом озлобленных маргиналов (притом что их и так было достаточно), экономического же толку не вышло никакого. Промышленность, при сильном напряжении, могла принять пару миллионов человек. Некоторое количество населения ликвидировала война, тем более что к людям на ней относились как к дешевому расходному материалу. Но все это были полумеры. Потери в ходе войны составили не более 2,5 млн человек, а, по разным оценкам, на селе проживало от 20 до 32 миллионов «лишнего» населения.

Чтобы Столыпинская реформа удалась, всех этих людей надо было куда-то девать. Поскольку девать их было некуда, то для спасения российской экономики в рамках классической либеральной модели эти 26 миллионов (в среднем) человек должны были умереть.

Как? Способ смерти сельского населения в России известен и чрезвычайно прост – голод.

Интересно, когда крестьяне осознали, что государство Российское их сознательно и хладнокровно убивает? В любом случае в 1906 году, когда заговорили о новой реформе, этот прискорбный факт должен был дойти до их сознания, и, судя по тому, что деревня практически единогласно выступила против Столыпинской реформы, он таки дошел.

Рыбацкая волость Петербургского уезда основывала неприятие реформы следующим образом:

«По мнению крестьян, этот закон Государственной Думой одобрен не будет, так как он клонится во вред неимущих и малоимущих крестьян. Мы видим, что всякий домохозяин может выделиться из общины и получить в свою собственность землю; мы же чувствуем, что таким образом обездоливается вся молодежь и все потомство теперешнего населения. Ведь земля принадлежит всей общине в ее целом не только теперешнему составу, но и детям и внукам».

То есть реформа была воспринята как покушение на жизнь будущих поколений русских мужиков – каковой она на самом деле и являлась, ибо мужики не производили товарного хлеба, а стало быть, в рамках англосаксонской модели их существование не имело смысла. Каков был ответ – угадать нетрудно. Отношения основной массы сельского населения и власти приобрели характер если не войны – война еще вспыхнет, то некоего ига, вроде татарского. Именно изменением восприятия власти – уже не как бедствия, а как врага – можно объяснить резкую ненависть крестьянства к «птенцам реформы», выделившимся из общины крестьянам-собственникам. То есть там были, конечно, и объективные причины для нелюбви, но их ненавидели в том числе и как предателей крестьянского сословия. Все это еще скажется в годы Гражданской войны, а особенно во время коллективизации. Если само раскулачивание было вызвано объективными причинами, то за эксцессы при нем следует благодарить «великого реформатора». Это его идеи отозвались ненавистью к богатым крестьянам, равно как «черный передел» лета семнадцатого года был прямым следствием реформы года 1861.

Что касается экономики, то Столыпинская реформа действительно помогла появлению на селе некоторого количества крепких хозяйств, но на положение основной массы сельского населения она не повлияла никак. Разве что резко увеличился слой безземельных крестьян – первый кандидат на тот свет в случае любых серьезных продовольственных трудностей.

Голод как образ жизни

– У нас в такие зимы ох сколько народу умирает…

– Отчего же? От холода?

– Эх ты, птичка Божия, ни заботы, ни труда… От голода, милая барышня! От того, что в иную зиму даже картофельной шелухи нету.

– Извините меня, я действительно далека от всего этого…

Из фильма «Рожденная революцией»

Мы уже писали в первой книге о структуре потребления покупных продуктов в России и о крайней скудости потребления на селе. Теперь взглянем на проблему с другой стороны – снизу.

«Описания крестьянских бюджетов, произведенные в 90-х годах в разных губерниях России, обнаружили поразительное однообразие и скудость потребностей у крестьянского населения…[16] Главной статьей расхода была пища, по преимуществу растительного характера и собственного производства. Она поглощала до 80 % всей расходуемой деньгами и натурой суммы. На одежду тратилось 15 % бюджета, причем опять расходуемые суммы в значительной мере составлялись из продуктов своего хозяйства. Потребности высшего порядка, расходы на мебель, предметы комфорта, культуры и культа занимали в бюджете крестьянина ничтожное место, измеряемое 3 % общей суммы расходов. Значительная доля этих потребностей удовлетворялась опять или изделиями собственного производства, или работой мелкого кустарного, соединенного с земледелием ремесла. Услугами крупной промышленности крестьянство почти не пользовалось. Все квалифицированные потребности были, кроме того, крайне непрочны в крестьянском быту. При малейшем сокращении ресурсов они исчезали, уступая место единственно развитой, бесспорной и малосжимаемой у крестьянина потребности в пище. Абсолютная сумма крестьянского расходного бюджета также был невелика. В разных районах и при разных условиях в среднем получилась одна и та же величина – около 50 руб. на душу в год. В эту ничтожную сумму должны были вмещаться все потребности, начиная от пищи и кончая книгами, спиртными напитками и табаком»[17]. Бедные хозяйства от более богатых середняцких по затратам на еду практически не отличались – увеличивалась сумма на одежду и на «роскошь», вроде чая, сахара и т. п.

Историк Кара-Мурза приводит простенькую табличку: сколько и каких продуктов в год потребляли жители предреволюционной России и жители СССР в 1986 году, который у нас считался неблагополучным[18] (данные приведены в килограммах).

Как видим, население Ъ-России питалось в основном хлебом – причем далеко не французскими булками, а той субстанцией, о которой пойдет речь несколько ниже. Почему ели так мало картофеля и овощей, которые тоже растут на земле, – непонятно, но едва ли от глупости, ибо картошка уж всяко лучше желудей. Наверное, так складывалась конкретная работа на конкретной земле.

Это все относится к благополучным годам. Но ведь бывали годы и неурожайные. Для начала позвольте напомнить, что писали о голоде в России Брокгауз и Ефрон:

«После голода 1891 г., охватывающего громадный район в 29 губерний, Нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение ХХ в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская – 9[19]. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 г. (Нижнее Поволжье, часть приозерных[20] и новороссийских губерний) и к 1885 г. (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 гг. приблизительно в том же районе; в ХХ в. голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе четыре нечерноземных – Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 гг. (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)»[21].