Книга Блудное чадо - Дарья Плещеева

– Про Парагвай мы не знали.

– Теперь будете знать. Индейцы тоже не подозревали, что их могут обмануть.

– Благодарю вас, сударыня, – церемонно сказал Башмаков и встал. – Ванюша, никуда не отлучайся, жди моих приказаний.

После чего дьяк в государевом имени, как велено было писать его в бумагах, Дементий Минич Башмаков, заложил два пальца в рот и громко свистнул. Из переулка ответили таким же свистом, и чуть погодя у садовой калитки появился уже знакомый Ивашке конюшонок – сам на бахмате, другого бахмата вел в поводу.

Башмаков, как почти все московиты, прекрасно ездил верхом. В седло он взлетел, казалось, едва коснувшись рукой конской холки. Дьяку было чуть за тридцать, и он не нуждался в услугах конюшего, подававшего стремя.

– Вот так-то, сестрица, – сказал по-русски Анриэтте Ивашка. – Натворил бед наш Войнушка…

– Еще только собирается натворить, – по-французски ответила она. – На месте господина Башмакова я бы отправила за господином Ординым-Нащокиным надежных людей.

Ивашка чуть было не спросил: зачем? Но догадался сам.

Пропали два дурня где-то в польских чащобах – ну и царствие им небесное.

Жалко было Воина Афанасьевича – все, кто состоял при Афанасии Лаврентьевиче в Царевиче-Дмитриеве, поневоле сдружились, а воеводский сын был хорошо образован, знал ответы на многие вопросы, не наушничал батюшке, если кто-то из писцов или толмачей начудит или явится на службу лишь к обеду. Под батюшкиным руководством цены бы ему не было, а каково сам собой руководить будет? При всем хорошем отношении к Воину Афанасьевичу Ивашка бы ему покупку коня на торгу не доверил – обманут, всучат старую беззубую клячу.

Наутро Ивашка услышал матушкин донос о Петрухиной невесте.

– Я рядом с ней встала, – сказала Марфа Андреевна. – Девка в соку, лет ей не девятнадцать, как Марковна врет, а все двадцать два, нос длинноват, да это все не беда, а вот сущая беда – изо рта воняет.

– Будь она неладна! – воскликнул Ивашка. – Такой нам не надобно! Что ж это такое? На всей Москве для Петрухи подходящей девки нет!

– Марковна сперва норовит лежалый товар сбыть. Погоди, она нам еще двух-трех негодных предложит, а потом, коли хочет с нас денег за услугу взять, и хорошую невесту посватает.

Но не судьба была Ивашке наскоро женить лучшего товарища. В обеденную пору прибежал посыльный – истопник Приказа тайных дел, также Ивашка, передал грамотку. В грамотке сказано: собираться в дорогу, а спозаранку, еще до того, как начнут отворять кремлевские ворота, быть у Боровицких, у калитки.

Ивашка поспешил к Денизе. У нее сидела Анриэтта, и он объяснил женщинам, что, сдается, будет послан в погоню за Войнушкой Ординым-Нащокиным и беспутным Васькой Чертковым.

– Вряд ли они застряли в Курляндии, – сказал Ивашка. – По моему разумению, оба уже в Литве, у литовских панов меды пьют. В Курляндии-то до них легко дотянуться. А Литва не на краю света. Может, месяца через полтора и вернусь. Может, даже к Успенью.

Прибежала Варенька – в одной рубашонке, как все московские дети в летнюю пору, босая, – полезла к батьке на колени; батька, расчувствовавшись, поцеловал тугую розовую щечку.

Анриэтта была занята важным делом – расчесывала длинные темные волосы Денизы. Когда Дениза рожала, косы ей, по обычаю, расплели и все узелки на одежде развязали. Повивальные бабки божились, что оставленный узел завязывает путь выходящему из утробы дитяти. К концу родов волосы так спутались и сбились, что Анриэтта лишь теперь, прядь за прядью, разобрала их.

Ивашка любовался женой. В замужестве она немного пополнела, лицо округлилось, а что кожа осталась смуглой, только чуть посветлела, так ведь и это поправимо: идя на люди, можно набелиться и нарумяниться. Особенно он любил эти длинные пышные волосы – когда Дениза распускала их, то могла, опускаясь на стул или скамью, сесть на кончики. Поймав взгляд мужа, она улыбнулась. Улыбнулся и он. Так они молча подтвердили друг другу свою любовь.

– Значит, завтра у ворот, – сказала Анриэтта. – Нужно собрать вещи…

– Матушка соберет. Она уж знает, что надобно. Что вам, красавицы, привезти? Еще книжек? – спросил Ивашка. – Если добежим до Шавлей или Поневежа, могу заглянуть в лавки. Вы только бумажку дайте – чего купить.

– Хорошего мыла! Румян! Белил! – наперебой заговорили женщины. – Здешними румянами только заборы красить! Бальзамы для губ! Пудру, самую дорогую пудру!

– Напишите, не то забуду!

Со смехом и шутками подруги составили для него список, Ивашка в это время, встав на лавку, высунулся в высокое окошко и громогласно призывал деда Авдея: дед наверняка сбежал к соседу, деду Илье, и засел в соседском саду, в тени, клянет нынешнее развратное время да потягивает холодный квас, а ему нужно баньку топить.

Криками Ивашка невольно разбудил сына. Дитя захныкало. Дениза выхватила Митеньку из колыбельки, отвернулась, села на стул, Анриэтта помогла ей высвободить грудь из длинного разреза рубахи. Кормление младенца казалось Ивашке таким делом, что нехорошо на голую грудь таращиться, непристойно. Он вышел из горницы и отправился к матушке, присмотреть за укладкой дорожного мешка.

Его догнала Анриэтта.

– Я не могу здесь больше оставаться! – воскликнула она. – Я люблю Денизу, она мне как сестра! Больше, чем сестра! Но если я здесь останусь – я сойду с ума, я разобью себе голову об стену!

Что-то такое Ивашка уже подозревал. И даже сообразил, чего хочет эта женщина.

– Но мы ведь не в большие города поедем, – сказал он. – Мы, может быть, найдем этого дурня где-нибудь в Ковно, пьяным и довольным. На что тебе Ковно, сестрица?

– Мне все равно, куда уехать. Для меня главное – уехать отсюда. Меня эта жизнь убивает! Скажи господину Башмакову: я знаю языки, я умею вести себя в обществе, я знатная дама, наконец! Я могу найти знакомых в любой европейской столице, кроме Парижа, – туда мне сейчас ехать нельзя. От меня возможна польза! Что угодно скажи ему – только увези меня отсюда!

– Он меня выставит в тычки… – пробормотал Ивашка.

И вдруг его осенило.

Живя в Царевиче-Дмитриеве, Дениза и Анриэтта несколько раз беседовали с Воином Афанасьевичем. Почему воеводский сын искал этих бесед, Ивашка понимал: с московскими девками и бабами говорить ему, образованному и многознающему, не о чем, с лифляндскими мещанками также – они от московиток только тем отличаются, что в любом возрасте волос под убрусами и киками не прячут да стан поясами перехватывают, являя взору все его округлости. А Дениза с Анриэттой знают даже тонкое придворное обхождение, они много книг прочитали, французские стихи наизусть и нараспев произносят, в шахматы играют. Может, Анриэтта найдет те разумные слова, которые нужны, чтобы воротить беглого Войнушку? Одно дело – если европейские нравы будет клясть он, Ивашка, а другое – если особа, побывавшая и в Париже, и в Антверпене, и в Лондоне, и в Брюсселе. Ей-то он скорее поверит.