Книга Больше собственной жизни - Натали Патрик

— Прости, что так долго не открывала, — покраснев, проговорила Алиса. — Я собиралась… ладно, теперь уже все в порядке.

— Привет, Алиса, — пробормотал он.

Увидев ее не в изысканном костюме, а в потрепанных джинсах и футболке, Коб обомлел: перед ним была прежняя Алиса. И сколь решительно он ни заявлял, что позволит ей уйти, сейчас его переполняло одно-единственное желание — обнять ее.

А она еще чувствует мощное влечение, которое существовало между ними? Если он обнимет ее, она оттолкнет?

— Привет… Коб. — Нежные розовые губы сомкнулись, произнеся его имя, и снова приоткрылись. Она хотела что-то еще сказать? Или ждала поцелуя?

Светлые золотистые локоны обрамляли щеки, ниспадая на грудь, ритмично вздымавшуюся при дыхании. Пахло лавандой и детской присыпкой.

Так она выглядит после долгой, неторопливой любви, подумал он. Если наклониться, можно коснуться ее губ и…

— Ну, не стоит торчать на крыльце. — Она отодвинулась, приглашая его войти.

Так, судя по ее тону, поцелуй в повестку дня не входит. Сняв шляпу, Коб переступил порог.

— Поговорим в гостиной, — предложила Алиса. — Родители проведут полдень в городе. Так что можно не беспокоиться: они не помешают нашей беседе.

Наедине с Алисой! Сколько он мечтал об этом! Взгляд соскользнул на ее обтянутые джинсами бедра.

— Можно взять у тебя шляпу? — обернувшись, спросила она, когда они проходили по прихожей.

— М-м-м, лучше я оставлю ее при себе, спасибо.

В гостиной с высокими окнами и выложенным итальянским кафелем камином она жестом предложила ему сесть на кушетку из резного вишневого дерева.

Он опустился на краешек полосатой бархатной подушки. Среди красивых вещей Коб чувствовал себя скорее диким быком, чем искусным укротителем. Он не сводил глаз с Алисы, которая отодвигала штору, пышными складками спускавшуюся книзу. Солнечный свет упал ей на плечи и обрисовал силуэт: груди стали больше, бедра полнее, подчеркивая контраст с тонкой талией. Но Коб объяснил это игрой света и собственным яростным желанием любить ее.

Повернувшись к нему, она поправила волосы и облизнула губы.

— Прежде чем начнем, могу я предложить тебе что-нибудь?

Он покачал головой. Встретившись с ней взглядом, Коб почувствовал в груди непомерную тяжесть.

— Может быть, что-нибудь холодное? — спросила она.

Разве что душ, подумал он. Надо взять себя в руки, заговорил в нем наконец здравый смысл.

— Ничего. Спасибо. — Он прокашлялся и снова покачал головой. — Чего я действительно хочу, так это объяснений насчет этого парня, Краудера.

— Я не должна тебе ничего объяснять, Коб Гудэкр. И моя личная жизнь тебя больше не касается. — Она пожала плечами. — Три года назад ты потерял право на такого рода вопросы.

Роль жестокосердой ведьмы ей так же подходит, как его сапоги малышу на листовке.

— Я понимаю, Алиса, что ты мне ничего не должна, — прошептал он.

— Ошибаешься, Коб. — В голосе ее зазвучала привычная мягкость. — Я должна тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Но это потом. А сейчас позволь мне начать с извинений.

— С извинений? — Он подался вперед. — За что?

— Я солгала. — Скрестив на груди руки, она смотрела вдаль. — Шелби Краудер для меня не больше чем деловой партнер.

— Подумаешь, новость!

— Ты знал?

— Я работаю с быками, дорогая, потому, что хорошо умею это делать, а не потому, что чересчур тупой для другой работы.

— Я никогда не называла тебя тупым, Коб. — Алиса недоуменно пожала плечами. — Но и тактичным я бы тебя не назвала. Удивительно не то, что ты знал, а что прямо не сказал мне.

— Ты хотела, чтобы я пришел, — напомнил он.

ЧТОБЫ ОН ПРИШЕЛ? Еще пару дней назад от такой возможности у нее бы закружилась от счастья голова. И вот Коб у нее в доме, а она чувствует лишь раздражение и неуверенность. Даже как будто подташнивает. Она тряхнула головой и стала серьезной. Ладно, хватит ходить вокруг да около.

— Коб, я изменилась… Изменилась и моя жизнь, — проговорила она, сделав пару шагов, чтобы опереться на покрытую салфеткой спинку кресла, стоящего напротив кушетки, где сидел Коб.

— Вижу, Алиса. Ты выглядишь по-другому и ведешь себя иначе. — Он положил шляпу рядом с собой. — Лучше владеешь собой.

— Спасибо. — Ей тяжело было смотреть на него, и она перевела взгляд на окно, залитое ослепительным солнечным светом. — Но есть и другие перемены, которые не столь очевидны.

Его взгляд обжигал, и она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза.

Долгими ночами Алиса обдумывала, как объясниться с мужчиной, которого любила, но жить с которым не хотела. Она помолчала, давая стихнуть старой обиде. Открывая Кобу правду, она должна это сделать без слез и упреков. Пусть увидит ее сильной, самостоятельной женщиной, а не слабой сентиментальной девушкой, какую ожидал встретить.

Алиса рассматривала шторы, камин, брошенный плед, наконец перевела взгляд на стоявшую в углу пару отделанных змеиной кожей сапог.

— Коб? Знаешь, что листовка, которая у тебя… та, где фотография малышки в твоих ковбойских сапогах…

Он проследил за ее взглядом.

— Эге, мои сапоги.

Коб медленно поднялся. Алисе показалось, будто зубы у него скрипнули. Сощурившись, она следила, как скованно он ковыляет по комнате. Вот он остановился возле сапог и глубоко вздохнул. Медленно, дюйм за дюймом приседая, он опустился на колени и смог наконец погладить видавшие виды голенища.

Несмотря на растущую тревогу, Алиса, словно загипнотизированная, следила за его сильными грубоватыми пальцами, которые когда-то с такой необычайной нежностью ласкали ее кожу, что от одного воспоминания дрожь пробегала по телу.

— Давно это было, — хрипло прошептал Коб.

— Безусловно. — Алиса потерла ладонью покрывшиеся гусиной кожей руки. — Очень давно.

Он поднял голову и повернулся к ней в профиль. Неужели услышал в ее голосе затаенное желание?

Коб взял сапоги и медленно поднялся. Нога слегка подвернулась. Он стиснул зубы, и шрам на загорелой коже проявился, будто на пленке. От вздутых на спине мышц тонкая ткань рубашки пошла морщинами между лопаток.

— Эти сапоги видели меня в лучшие времена… Они были на мне в ту ночь, когда мы сошлись. — Он выговаривал эти слова, будто нащупывал брод.

— Я… помню. — Алиса так вцепилась в спинку кресла, что онемели пальцы. Если Коб поймет, что у нее еще осталось к нему чувство, она пропала. ПРОПАЛА!

Воспользовавшись тем, что у них общий ребенок, он попытается нажать на нее и добиться примирения. Уже сейчас ее тело стонет от мучительного желания близости. Нельзя поддаваться этому соблазну, иначе вся ее уверенность в себе и отвага, которые она так долго воспитывала в себе, рухнут.