Книга След кайова - Луис Ламур

— Кон, — окликнула она, — дай команду всем, кто не дежурит, лечь спать. За четыре часа, оставшиеся до полуночи, можно неплохо отдохнуть.

Когда трое первых дозорных отправились на свои посты, мы с Кэйт уселись у догорающего костра.

Возможно, выбор Тома Ланди и не очень удачный, но в конце концов не он первый, не он последний связал свою судьбу не с той женщиной. Зато уже никто не станет отрицать, что его избранница настоящая красавица.

Заваруха могла разгореться и без того. Когда взаимная вражда имеет под собой такие глубокие корни, любой пустяк становится причиной большой неприятности. Некоторые техасские парни, носившие в сердцах горечь поражения южан, только и ждали, как бы дать волю своим кольтам. И всегда находились горячие головы, чтобы им ответить.

Такие педанты, как Макдональд, с их ограниченным взглядом на мир, могли не знать, что означает для молодых, кипящих злобой людей любая возможность выпустить пар из котла. Вот уже почти три месяца они шли по маршруту, глотая дорожную пыль, преследуя отбившихся животных, воюя с индейцами, укрощая стада бизонов и табуны лошадей, просыпаясь до зари и падая в изнеможении после наступления темноты. Малейший повод — и они дадут волю своим чувствам. Однажды я слышал, как один погонщик спросил другого, как выглядит продуктовый фургон, и тот ответил: «Откуда мне знать, я никогда не видел его днем!»

Бог свидетель, я не находил ничего, в чем мог бы винить Тома. К тому же я и сам поставил себя в дурацкое положение, сорвавшись в банке, и не чувствовал за собой права на нравоучения. Если бы Макдональд дал нам тогда спокойно уйти, инцидент, возможно, был бы уже исчерпан. Теперь же вот-вот прольется кровь. И когда еще все встанет на свои места.

Равнина погрузилась в ночь, природа замерла. Только койот, изливая душу чутким звездам, робко нарушал безмолвие, но его заунывный вой, казалось, делал тишину еще более полной.

Подернутые серой пеленой угли излучали тепло и мрачный таинственный свет. Время от времени затаившийся в них огонь натыкался где-то внутри на сухую ветку или недогоревшее полено, и тогда крошечные язычки пламени радостно подпрыгивали, быстро поглощая головешку.

— Хорошо бы выступить до рассвета! — Кэйт не отрываясь смотрела на угли. — Отойдем на запад, а потом остановимся и обследуем местность вокруг города. Избежим неприятностей и кое-что разузнаем об этой стране. — Мы сидели и тихо разговаривали, но я непрерывно пытался уловить в окружающем безмолвии звуки, которые все же так надеялся не услышать. — Не знала, что ты воевал за конфедератов, Кон. — Сменила тему Кэйт. — Ты никогда ничего не рассказывал о себе.

— И без того обо мне много болтают.

— Но кто знает, где правда, а где вымысел? Да я почти ничего о тебе не знаю. Кроме того, что тебе нет равных, когда дело доходит до драки или боя, мне тоже ничего не известно. Ты появился в тот момент, когда я очень нуждалась в помощи, и потом остался. Не представляю, что бы я без тебя делала, Кон!

Я почувствовал себя глупо. Кэйт сама могла со всем справиться, ее отличала какая-то упругость, подобная той, что не дает» сломаться хорошему стальному клинку. В Испании я видел такой клинок, рапиру Толедо. Кэйт была очень сильным человеком, но, не в пример Макдональду, обладала еще гибкостью.

Это она построила наше ранчо, построила его на голом месте, преодолев массу трудностей. Я помогал ей, чем мог.

— Да что обо мне рассказывать, — пожал я плечами. — Говорили, что родился на реке Рапидан, в Вирджинии, но потом семья перебралась в Техас. Когда мне исполнилось девять лет, апачи убили моих родителей и забрали меня с собой в Мексику. Три года я жил как индеец, потом украл пони в сбежал в Сьерра-Мадре. Оттуда — вернулся в Техас.

День гибели моей семьи не забуду никогда. С утра папа взялся за топор и пошел корчевать огромный пень акации неподалеку. Одним топором ковырять эту махину предстояло очень долго, работы еще оставалось начать и кончить. Теряя терпение, папа иногда бросал топор и садился рядом. Но каждый раз, когда кто-нибудь из нас проходил мимо, он неизменно вставал и пытался перерубить неподатливый главный корень, чтобы ослабить наконец сопротивление древнего гиганта. В очередной раз прервав работу, папа взял ведра и отправился к ручью за водой, а я подхватил топор и стал колотить по пню.

Мама сидела в хижине, укладывая волосы, и ждала, когда папа вернется, чтобы начать воскресное чтение Библии, которое все мы очень любили, поскольку с тех пор, как отец решил поселиться у нашего ручья, ни на что другое, кроме работы, не оставалось времени. Все же по воскресеньям, после Библии, мама с папой читали мне и другие книги, которые они привезли с собой. Больше всего я любил поэмы «Мармион» и «Лочинвар», но и некоторые другие, такие, как «Стихи древнего матроса», мне тоже нравились.

Вдруг мама появилась на пороге и как-то необычно, не своим голосом закричала:

— Кон, быстро иди сюда… Быстро!

Я испугался, потому что это было совсем не похоже на маму, но повернулся и побежал к дому, не выпуская из рук топор.

Мама оставила небольшую щелку в двери. Я услышал, как скрипнуло распахнувшееся окно, и тут же раздался выстрел из папиного ружья. Я обернулся посмотреть, в кого стреляла мама. Но тут ружье бухнуло еще раз, в ответ просвистела стрела… и мамы не стало.

Позже, умудренный горьким опытом, я радовался, что все произошло именно так. Тогда же со всех ног бросился к двери, но было уже слишком поздно. Услышав настигающие шаги за спиной, я повернулся и замахнулся топором. Индеец схватил меня за руку и с силой вырвал его, а я смотрел ему прямо в лицо — лицо первого в моей жизни апача.

Много часов спустя, когда мы уже пересекли мексиканскую границу и направились в Сьерра-Мадре, я отчетливо представил лицо отца в ту последнюю минуту. Меня вывели из дома и поволокли к ручью. Там на берегу и лежал папа, пронзенный тремя стрелами. Одна стрела попала ему в спину, две другие — в грудь. Он повернулся, чтобы лицом встретить свою смерть. Будь у него тогда ружье, он имел бы шанс постоять за себя.

Его предупреждали никогда не выходить из дома безоружным, но до того момента папа не видел живых индейцев и недооценивал их коварства. Вот почему всю свою жизнь я не расстаюсь с ружьем.

Они забрали пятьдесят волов, всех лошадей, мулов и несколько баранов. Первыми съели баранов, потому что те замедляли движение, затем мулов, чье мясо у апачей высоко ценилось.

Индейцы привели меня в самый удаленный уголок Сьерра-Мадре, к истокам реки Бависпэ. Я никогда не видел более дикого, леденящего душу, но прекрасного места. Мы взбирались по таким тропам, по которым, казалось, и белка вряд ли отважилась бы подняться. Даже олени, оступившись, падали в пропасть на острые зубцы скал. Но апачи не обращали на это внимания.

Холодные, прозрачные воды Бависпэ зарождались в тени горных хвойных лесов. Первозданный простор этой страны поражал воображение. Там я прожил бок о бок с апачами целых три года, постоянно строя планы побега.