Книга Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Олег Туманов

Я напомнил ему, что фотографирование уже давно является моим увлечением, и что я даже отснял один любительский фильм.

«Верно, снимаешь ты хорошо, – озадачил меня Иван Иванович, – а о другой профессии ты еще никогда не задумывался?»

«О какой еще другой профессии?», – спросил я.

«Например, связанной с работой за границей?»

«Нет, – сознался я откровенно, – об этом я еще никогда не думал».

«Видишь, – обрадовался он, – не думал, хотя должен был. Не торопись, обдумай хорошенько и только тогда решай».

…Нет, но я уже все решил. Сразу после завершения экзаменов (на медаль, к сожалению, мои оценки не дотянули), я подал заявление на поступление в Институт кинематографии. К заявлению я приложил свои фотоснимки, которые считал особенно удавшимися, и короткий любительский фильм, который сам отснял на 8-миллиметровую кинокамеру «Адмирал». Это должно было убедить приемную комиссию о моем «откровенном» таланте. В силу какой-то необъяснимой причины я был почти уверен, что справлюсь с творческим конкурсом и сдам вступительные экзамены на поступление в институт.

Но почему-то именно в этом году неутомимый реформатор Никита Хрущев задумал новую реформу, в соответствии с которой всем кандидатам в вузы полагалось, до вступления в вуз провести два года на практических работах или военной службе. Наш лидер наивно полагал, что молодежь, поработавшая в колхозе или на предприятии, либо познавшая солдатскую жизнь, лучше справится с наукой. Кроме того, и это следовало приветствовать, в нашей стране необходимо было положить конец тому, что называлось «использование личных связей». В то время дети высокопоставленных родителей без особых препятствий проникали в престижные школы, закрывая туда дверь всем остальным. А новой мерой Хрущев отправил всех, не исключая меня, «на производство». Приемная комиссия вернула мне документы, рекомендуя вернуться не раньше, чем через года два, подтвердив практическую работу, по возможности, имеющую связь с моей будущей учебой.

Недолго думая, я отправился на студию «Мосфильм», куда меня немедленно приняли в качестве ассистента оператора. Мои поручения не требовали большой сноровки. Мне полагалось таскать за оператором камеру и штатив и выполнять другие мелкие поручения. Я почти свыкся с этой не требующей большого таланта работой и окладом в 60 рублей, как вдруг вмешались мои родители.

«Работа без постоянного графика? – с недоверием поинтересовалась у меня мама. – Дома ты появляешься когда вздумается? И это в 17 лет? Нет, мне эта работа не по душе».

«Увлекся кино, – поддержал ее отец, – связался там с уродами, пьяницами, телками и всякими искушениями».

Быть может, заслуженному функционеру выбор его сына на самом деле показался против шерсти. Хотя иногда я задумываюсь, что отец уже тогда был в курсе о моем запланированном будущем и занятие кинематографией совершенно не укладывалось в эту концепцию. Возможно, его, бывалого офицера с Лубянки, частично посвятили в то, что со мной задумали или просто посоветовались с ним, намекнув ему о моем будущем. Во всяком случае, через неделю после того, как на студии получили письмо моих родителей, я вылетел с «Мосфильма», который со мной раз и навсегда расстался. Таким образом, мои мечты о карьере кинооператора развеялись навечно.

В штабе оперативного спецотряда мне опять передали пожелание Иван Ивановича поговорить со мной в гостинице «Советская» в (нанятом КГБ) номере на третьем этаже. В большинстве московских гостиниц были такие «конспиративные номера», предназначавшиеся для встреч служащих Комитета с агентами или агентами доверия, для вербовки новых неофициальных сотрудников и других тайных целей.

В помещении, оборудованном как обычный гостиничный номер (где явно была встроена прослушка), меня приветствовал мой ведущий офицер КГБ.

«Присаживайся, Олег. Закуривай, если желаешь».

Иван Иванович, как обычно, был одет в незатейливую одежду отечественного производства. Как я смог убедиться на следующих встречах, он не курил и не пил крепких спиртных напитков.

«Итак, мой друг, из затеи с кинооператором ничего не получилось?»

Таким образом он сразу показывал, что был обо всем в курсе.

«Не принимай это слишком трагично. Кинематография никуда не годится, это не соответствующий вид деятельности для настоящего мужчины. МЫ (это он произнес внушительно) давно тобой интересуемся. Ты самбист, спортивный защитник и отличный фотограф. В оперативном отделе о тебе прекрасного мнения. Нет, Олег. Тебя ждет другое будущее, не в кино…»

Услышав эти слова, честно говоря, я подумал, что меня отправят в школу для разведчиков. Но, к моему удивлению, он продолжал:

«Мой друг, становись выпускником высшей школы ГРА».

«Чего?», – спросил я в недоумении.

«В Институт гражданской авиации», – сказал он, акцентируя каждое свое слово.

Я кивнул безучастно.

«Не торопись с решением, – добродушно улыбаясь, продолжил Иван Иванович, – в Институт кинематографии ты все равно не поступишь. Думаю, тебе это понятно…»

Я опять кивнул, тем временем понимая, что моя учеба в Институте кинематографии как-то не входит в ИХ планы и что все мои попытки поступить туда будут бесполезны.

«Понял меня, – сказал он удовлетворенно. – Зачем тебе убивать время, делая вид, что ты где-то работаешь? Нет, дружище, так не пойдет. В Институт гражданской авиации можно поступить без двухлетней обязательной практики. Тебе всего лишь необходимо пройти медицинскую комиссию и сдать вступительные экзамены. Ты поступишь на факультет по специальности “радиоаппаратура для авиации”. Когда ты закончишь учебу, мы предложим тебе (вновь многозначительно подчеркнул он) интересную перспективу».

… Покажите мне в Москве 17-летнего парня, в то время решившегося воспротивиться органам. Если они того желают, надо это делать. У них все на обозрении. Но почему меня посылают непременно в техническую службу радиосвязи? По физике у меня в школе была только тройка… Может, после учебы определят в радисты или шифровальщики? В моем представлении рождались размытые картинки, как в шпионских фильмах, которые я видел: мужчина в наушниках, попискивающая морзянка в полутемном подвале…

«Согласен, – ответил я. – Куда мне подавать вступительные документы?»

Он продиктовал мне адрес приемной комиссии, добавив, что медицинскую комиссию необходимо проходить на секретном военном объекте рядом со стадионом «Динамо».

«Там проверяют всех пилотов, – пояснил он. – Там же пройдешь экзамен на профпригодность».

К моему большому удивлению, медицинская комиссия оказалась самым сложным вопросом из того, что мне предстояло. Целых пять дней меня гоняли по врачам. Постукивали, просвечивали, мучили на каких-то симуляторах, запирали в камерах и крутили на центрифугах, будто мне предстояло попасть в космонавты, а не в гражданскую авиацию. Наконец я держал в руках долгожданное заключение: «Готов к полетам без ограничений».