Книга Огонь в ночи - Ирина Мясникова

Воронин с таким нетерпением ждал осенних каникул, однако Лиза сообщила ему, что приехать они не смогут, так как им нельзя прервать занятия в секциях большого тенниса и верховой езды.

«Господи! Кого она из нашей дочки готовит? Жену олигарха, что ли? – запоздало спохватился Воронин. – И неужели эти занятия настолько важны? Неужели никто не соскучился по мужу и папе?»

На выходные Лиза приезжать тоже отказалась, ссылаясь на то, что перелеты на короткий срок без времени, достаточного на акклиматизацию, могут негативно отразиться на ее здоровье. И хотя жена с возрастом несколько расплылась, не любила готовить и постоянно была всем недовольна, он ее по-прежнему любил и никогда ей не изменял. Он видел в ней все ту же тоненькую и скромную Лизу, которую он привез в Уфу из Москвы, где та училась на фармацевта. Родом Лиза была из маленького областного центра в Белоруссии и воспринимала промышленную Уфу местом своей ссылки. Она не раз говорила супругу, что, как жена декабриста, поехала с мужем на край света и за этот подвиг он должен быть ей обязан по гроб жизни. Матери Воронина Лиза не понравилась сразу и бесповоротно. С подозрением она относилась и к своей внучке, как две капли воды похожей на Лизу.

– Балуешь ты своих баб! – укоризненно говорила мать. – Вон как разжирели, скоро на шее твоей уже не поместятся.

Мать за свою жизнь сделала очень приличную карьеру, и сколько Воронин себя помнил, вкалывала как лошадь, постоянно высказывая свое неодобрение замужним «захребетницам».

– Они же, Геночка, как ядовитый плющ! С виду красиво, а на деле душат своих мужиков почем зря. Это еще полбеды, когда плющ красивый. Твоя-то, Гена, красавица – чистая жаба!

Насчет жабы он с матерью никогда не соглашался. Однако то, что мама, как всегда, оказалась права и Лиза действительно очень похожа на тот самый ядовитый плющ, Воронин стал понимать только в этой своей такой долгой и одинокой командировке.

Постепенно его начали раздражать работающие на новом заводе люди, особенно женщины. А больше всех эта смазливая секретарша, доставшаяся ему в наследство от прежнего директора. В компании не так-то просто было уволить кого-то из персонала, за каждым кто-то стоял. Вот и за этой дурочкой наверняка чья-то мохнатая лапа имеется. Воронин даже не стал пытаться это выяснять, просто рычал на эту идиотку постоянно в надежде, что она сама не выдержит и уйдет.

Воронин сам не заметил, как стал срываться и на остальной персонал, секретарша несколько раз просто убегала от него в слезах, а главный инженер Сергиенко держался из последних сил. В глазах у него светилось явное желание набить Воронину морду. А тут еще эта модернизация завода, план которой он получил из компании. Автором программы числился некий Дубов, которого Воронин прекрасно знал как предприимчивого, но очень недалекого человека. Попытки поспорить с дубовской концепцией развития завода ни к чему хорошему не привели. Из компании он получил раздраженный ответ со строгим предписанием делать все по утвержденному вышестоящим руководством плану. Дубова тоже явно кто-то прикрывал. Причем с самого верха. Воронин попытался переговорить с самим Дубовым, аргументированно не оставив камня на камне от его концепции. Беседа закончилась страшным скандалом, когда уважаемые собеседники орали друг на друга матом так, что дрожали стены. И тогда Воронин принял решение не оплачивать уже практически выполненную Дубовым и его компанией работу.

«Теоретики хреновы! – думал Воронин. – Рисуют бумажки, макулатуру плодят, а настоящего производства не нюхали».

Однако беседа с Дубовым его насторожила. Никогда он еще не испытывал таких приступов неуправляемого гнева.

Неужели это все из-за Лизы? Из-за пресловутого «недотрахеита», как говорят ее подруги?

Воронин встречал по работе большое количество одиноких женщин и знал, как легко они впадают в истерику и скандалят, но чтобы такое происходило с ним! Геннадию Ивановичу было известно, что многие его сотрудники в отсутствие жен посещают местных дамочек, но его положение ко многому обязывало, да и какая-то подсознательная брезгливость не давала ему пойти по этому простому пути. И Воронин решил, что от избытка тестостерона еще никто не умирал. Живут же как-то полярники в своих длительных экспедициях. Вот и он как-нибудь приспособится к этой проблеме. И не такие проблемы решал.

Когда на завод от Дубова прилетела эта дамочка Панкратьева, Воронин старательно работал над собой и занимался изматывающим утренним бегом. Он уже практически выдержал это такое тяжелое совещание, но в конце все-таки сорвался. В Панкратьевой его раздражало абсолютно все. И костюм этот черно-белый, и туфли на огромных каблуках, и сумасшедший запах ее духов. А самое большое раздражение у Воронина вызвали ее портфель и дорогущие золотые очки.

«Возьми очки с портфелем, глядишь, за умного сойдешь!» – думал Воронин, разглядывая Панкратьеву.

То, что Панкратьева может быть действительно умной, в голове у Воронина никак не умещалось. Не бывает в природе умных с такими красивыми лицами. Ни среди мужчин, ни тем более среди женщин.

Воронин с раздражением наблюдал, как Панкратьева, разыгрывая из себя женщину-директора, разводит этих дураков – главного инженера и начальника установки. Вон слюней понапускали, только что хвостами не виляют. Кобели несчастные. Да уж, знал Дубов, кого прислать. Небось представляет, какая у мужиков на этих зарубежных заводах жизнь тяжелая. А эта дура и рада стараться, не понимает, что ее используют.

Когда дамочка явно уже решила, что выполнила поставленную перед ней задачу, Воронин все же слетел с катушек. Он высказал ей все, что думает, и про нее, и про придурка Дубова, и про всех остальных вертихвосток, которые лезут в мужские игры. Он даже увидел, как у нее на глазах стали наворачиваться слезы, а потом случилось что-то странное. Он почувствовал легкий щелчок по лбу, и его затопило жаром. Первая мысль, которая пришла ему в этот момент, была о климаксе. Он слышал от матери, что такое состояние называется приливом. Но у мужиков-то климакса не бывает. Или бывает? Эту замечательную мысль он так и не смог додумать, потому что вместе с теплом к нему пришло чувство стыда и вины. Зачем он орет на эту милую подневольную женщину? Она же просто выполняет свою работу и совершенно беззащитна перед ним.

Панкратьева отреагировала спокойно, достала из портфеля сигареты и пошла к выходу, за ней потянулись остальные, всем своим видом выказывая неодобрение поведению начальника.

Воронин тоже схватил сигареты, но идти вместе со всеми в курилку ему было неловко, и он отправился в свою личную комнату для отдыха. Открыл форточку и закурил.

«Надо бы показаться врачу, – решил он, – а то не ровен час так можно и копыта откинуть».

Однако, сколько он ни прислушивался к своим ощущениям, ничего странного больше не заметил. Более того, он испытывал огромное облегчение и легкую истому, как после хорошего секса.

Когда все вернулись к нему в кабинет, он кинулся извиняться перед Панкратьевой, а она начала говорить совершенно невозможные и правильные вещи. Ему стало совсем стыдно, ведь он увидел в Панкратьевой свою мать, которая тоже сделала очень даже мужскую карьеру, тоже всегда эффектно и красиво одевалась, была безукоризненно причесана, ненавидела свои высоченные каблуки, но вынуждена была их носить, и тоже выглядела моложе своих лет. Даже сейчас, уже выйдя на пенсию, мать иногда выглядела гораздо лучше своей невестки Лизы. Только если мать откровенно презирала пошлых домохозяек, то Панкратьева, по всему видать, наоборот, им завидовала.