Книга Я выбираю свободу! - Дарья Кузнецова

Угол, который мне выделили для проживания, можно было назвать роскошным. Во-первых, добротный дом, когда-то принадлежавший кому-то из представителей элиты, с честью выдержал бои, сохранив в целости свои стены и крышу. Во-вторых, здесь имелся даже работающий водопровод, и на одну уборную приходилось всего четверо жильцов, причем все — мои знакомые, целители из того же госпиталя.

Сейчас мало кто мог похвастаться лучшими условиями жизни. От домов в центре в большинстве остались руины, не просто не пригодные для жизни — в них банально опасно было заходить, остатки крыш и стен могли рухнуть от малейшего порыва ветра. Валлендор вообще жил в собственном кабинете в правлении, причем громким словом «кабинет» именовалась комнатушка три на три метра, прежде служившая, кажется, гардеробной, а Валек, на минуточку — наш нынешний правитель.

Впрочем, здесь не о чем сожалеть. Бытовые трудности — это мелочи, быт наладится, дома отстроятся. Поднимут старую баржу, начиненную ловушками-чарами и затопленную у входа в бухту, своим телом она преградила путь флоту светлых — и оживет порт. Восстановят покалеченную ветку железной дороги — да она уже почти ожила, стройка идет чуть ли не круглые сутки.

Все хорошо. Мы победили. Не все увидели эту победу, но так всегда и бывает, все нормально, все забудется. Нет ничего страшного и непоправимого, это просто брюзжание одной глупой эльфийки, уставшей не столько от мира, сколько от себя. Мы не стареем телом и лицом, а вот что при этом творится в душах — и богам неведомо.

Как гласит одна древняя мудрость, мы видим в окружающем мире лишь отражение того, что есть внутри нас. И если этот город кажется мне мертвым, совсем не значит, что так и есть на самом деле.

Бельфенор Намиаль Маальт-эль

из корней Серебряного Дуба

Смешно, но процесс уборки неожиданно оказался увлекательным. Кому скажи — не поверят, однако имелось в этом что-то… успокаивающее, медитативное. Было приятно наблюдать, как бездымное белое пламя облизывает стены, смахивая с них пыль, обращая в прах истлевшие от времени занавески, обломки мебели и обрывки ветоши совсем уж непонятного происхождения. Все это подкупало неумолимой правильностью.

Ну и, конечно, было очень приятно представить на мгновение, что в этом пламени сгорает не только мусор, но и добрая половина мира. Начиная с этого облезлого вспаханного войной города — и заканчивая тем, по чьей милости я оказался сейчас здесь. Тем, кому не хватило мужества пойти до конца.

Впрочем, все это — пустые мечты. У меня есть долг и присяга, и я не изменю им. А потом… По поводу этого «потом» возникало несколько мыслей, но для них еще не пришло время.

Порывами ветра — эта стихия после огня давалась мне легче прочих — я вымел пепел наружу, и серебристо-белая поземка зазмеилась по ступеням, на несколько мгновений превратив позднюю весну в позднюю осень. Поборов желание выгнать мусор на улицу, я заставил горсти праха осесть под деревьями. Говорят, это неплохое удобрение, так зачем зря пропадать добру!

Осмотревшись в доме после уборки, со смешанным чувством удовлетворения, брезгливости и злорадства отметил, что целой мебели в здании осталось немного, а за то, что осталось, нужно благодарить темных сородичей. Явно их руками с их нездоровой гномьей любовью к камню и металлу были сделаны эти столы, стулья, статуи и зеркала в тяжелых кованых рамах. Все остальное — мягкая мебель, шкафы — если и существовали, то давно пришли в негодность и сгорели в белом пламени.

Удовлетворение вызвала качественно проделанная работа, брезгливость — понимание, что раньше здесь жили темные, и дух их присутствия, кажется, все еще висел в воздухе. А вот причиной злорадства, скрасившего мне жизнь, стала очередная мысль о нашем драгоценном и вечном Владыке, которому тоже придется существовать в подобных условиях и спать на полу. Я-то к походной жизни привычный, а вот его изнеженная задница на холодных металлических решетках сидений стульев быстро запросит пощады. Как говорится, когда нечему радоваться, найди приятное в мелочах.

Придя к выводу, что моими силами в этом месте изменить что-то еще невозможно, я вышел на улицу. Каменные стены дома давили, а здесь можно было прикрыть глаза, прислушаться к шелесту листвы и на мгновение забыть, что вокруг — этот проклятый город, сломавший зубы Владыке и нам всем заодно. Чем я, собственно, и занялся, присев на землю под ближайшим деревом и прислонившись спиной к шершавой морщинистой коре.

Общеизвестно, что родина эльфов — лес. Боги создали нас из живых древесных стволов, гномов — из отрогов гор, орков — из песка и степных трав, людей — из грязи. Поэтому последние два вида так недолговечны, гномы — как камни — живут долго, но со временем рассыпаются, а мы вечны, покуда в этом мире существует жизнь. Мы были созданы для этого мира — а он для нас, все же прочие виды лежат на другой чаше весов воплощением мертвой материи.

Эльфы жили в центре единственного материка, на юге наши земли упирались в море, на севере — в Дикий Лес, занимающий площадь, соизмеримую со всеми обитаемыми землями. Западную оконечность материка занимал десяток человеческих государств, на северо-востоке раскинулся огромный горный массив, нижний ярус которого заселили гномы, а юго-восток принадлежал оркам.

Так было прежде. Потом откололись темные, которые ушли высоко в горы — туда, куда боялись подниматься подгорные карлики. Но это по-своему правильно: они унесли туда жизнь, согрели высокогорные долины и превратили их в причудливые мозаики из живых цветов и мертвых камней. На окраине Дикого Леса, на стыке между нашими землями и землями гномов, в какой-то момент обнаружилась тесная община гризов — этих существ насчитывалось совсем немного, и они мало кого интересовали, да еще довольно редко покидали свои земли.

Ранее многочисленных орков мы вытеснили из лесов в раскинувшиеся в предгорьях степи, и на этом наши с ними войны закончились — тамошние места не интересовали детей леса, не испытывающих приязни к яркому палящему солнцу. Лишь иногда, когда зеленокожих становилось слишком много, они совершали набеги на границы, и наши отряды в ответ помогали соседям сократить численность, прореживая кочевые племена. После этого основные войны полыхали на западе, где под нашим натиском человеческие государства вынуждены были объединиться.

А потом появились дикие. Сложно сказать, в какой момент и когда — любой самый грандиозный обвал начинается с единственного сорвавшегося камня, и под грудой сошедшей земли уже невозможно понять, откуда взялся тот, первый, и где он погребен. Сначала разрозненные, дикие постепенно собирались в общины на границе с гномами и орками — в скалах и лесостепях, которые эльфы не жаловали из-за неподходящего климата. Так получилось, что они собрались на восточной оконечности страны, и постепенно здесь образовалось эдакое государство в государстве.

Не так страшно в них наплевательское отношение к традициям. В конце концов, традиции — это просто вековые привычки древних существ. Дикие отказались от своих корней, предали саму эльфийскую природу, вот что страшно. Подобно детям камней и пыли, забивались в каменные коробки, и лес… скорбел. Лесу было больно, как больно матери, забытой собственными детьми, а вместе с ним — больно тем, кто по-прежнему оставался привязан к этим корням.