Книга Тони и Сьюзен - Остин Тэппен Райт

— Да, — сказал Лу.

Он поехал медленнее.

— Слушайте, — сказал он. — Где этот чертов Бэйли?

— Едь давай, — сказал мужчина.

Перекресток, дорога пошире, указатель на Уайт-Крик, ряд автомастерских, придорожных закусочных, магазинчиков, все закрыто.

— Налево, — сказал Лу, и они проехали и этот поселок.

Прямая дорога, потом развилка, одна дорога уходила вниз, они поехали по другой — снова вверх по холмам и лесу.

— Вон церковь, — пробормотал Лу.

— Что? — На прогалине была маленькая церковь с маленьким белым шпилем. К дороге с обеих сторон подступал лес. Там, где дорога заворачивала, стояла светлая машина. Она была похожа на его машину, потом он уверился, что это, ей-богу, она. — Это моя машина! — сказал он и остановился за нею.

— Не останавливайся на этом чертовом повороте.

— Это моя машина.

Как бы то ни было, в ней никто не сидел. В лес шла тропка, поднимавшаяся к трейлеру в деревьях; одно его окошко тускло светилось.

— Не твоя это машина, — сказал мужчина.

Тони Гастингс попытался сдать назад, чтобы посмотреть на номер, но затруднился с задним ходом.

— Не возвращайся на поворот, черт!

Тони подумал: я не встретил ни единой машины с тех пор, как съехал с шоссе.

— Не твоя это машина. У твоей машины четыре двери.

— А у этой нет?

— Ты совсем, что ли? Не видишь?

Приглядываясь, пытаясь рассмотреть машину за человеком, сидевшим справа от него, который говорил ему, что у этой машины не четыре двери, и предлагал ему посмотреть самому, он осознал, что паника туманит его разум и, возможно, зрение, и поехал дальше.

Извилистая дорога ведет через лес чуть вверх, потом спускается к Т-образному перекрестку. Они повернули направо и опять поехали в гору. Мужчина спросил:

— С чего ты взял, что это была твоя машина?

— Похожа.

— Без никого. Что думаешь, они там на гулянку пошли в этот трейлер?

— Я не знаю, что думать.

— Чего, страшно, мистер?

— Мне хотелось бы знать, куда мы едем.

— Чего, боишься, мои кореша чего-то мутят?

— Мне хотелось бы знать, где Бэйли.

— Знаешь, мой кореш Рэй — его лучше не злить.

— О чем вы говорите?

— Вот тут, притормози вот тут.

Прямая дорога, по сторонам — лес и глубокие канавы.

— Смотри, тут повернуть надо.

— О чем вы говорите, тут ничего нет.

— Вот тут вот, поворачивай тут.

Грязная дорога без указателя, не дорога даже, а дорожка, направо в лес. Тони Гастингс остановил машину.

— Что происходит? — спросил он.

— Поворачивай сюда, я сказал.

— Идите к черту, я туда не поеду.

— Слушай, мистер. Никто так не ненавидит насилие, как я.

Бородатый мужчина непринужденно развалился на пассажирском сиденье, закинув руку на спинку, и смотрел на Тони.

— Ты хочешь увидеть жену с ребенком?

Дорога — дорожка — скоро превратилась в узкий проселок с травяной бороздкой посередине. Она змеилась лесом среди больших деревьев и валунов, и машина тряслась и дребезжала по камням и колдобинам. Я никогда не был в похожем положении сказал себе Тони, ничего такого скверного никогда и близко не было. У него возникло слабое воспоминание о том, что такое набег больших соседских мальчишек, — воспоминание это он создал для того, чтобы убедиться: сейчас все совсем иначе, ничего подобного за всю его цивилизованную жизнь не случалось.

— Чего вы от нас хотите? — спросил он.

Фары осветили стволы деревьев, прошлись по ним полукругом — машина поворачивала. Мужчина ничего не сказал.

Тони спросил снова:

— Чего вы от нас хотите?

— Черт, мистер. Я не знаю. Рэя спроси.

— Рэя здесь нет.

— Это точно. — Мужчина хохотнул. — Ну, мистер, вот что. Я ни хера не знаю, чего мы хотим. Сказал же — это Рэй решает.

— Это Рэй вам сказал завезти меня на эту дорогу?

Мужчина не ответил.

— Рэй — веселый парень, — сказал он. — Его уважать надо.

— Вы его уважаете? За что?

— За то, что кишка у него не тонка. Надо ему чего сделать — он сделает.

— Знаете что? — сказал Тони. — Я его не уважаю. Я его вот ни на столечко не уважаю. — Он подумал, оценит ли человек с бородой его кишку после этих слов.

— Не волнуйся. Он от тебя этого и не хочет.

— И правильно делает.

Он увидел в листве лису с цветными ювелирными глазами — попавшись на секунду в поток света, она повернулась и исчезла.

— Вряд ли тебе надо волноваться за жену с ребенком.

— О чем вы говорите? — Этой ночью отовсюду накатывало смятение. — Почему я должен волноваться?

— Тебе не страшно?

— Конечно страшно. Мне черт знает как страшно.

— Да уж понимаю.

— Что он с ними делает? Чего он хочет?

— Чтоб я знал! Он любит посмотреть, чего он может. Говорю же, нечего тебе волноваться.

— Вы хотите сказать, что это игра. Большой розыгрыш.

— Это не совсем игра. Я бы так не сказал.

— А что тогда?

— Черт, мистер, ты меня не спрашивай, что он придумал. Это всегда разное. Всегда что-то новое.

— Тогда почему вы говорите, что мне нечего волноваться?

— Он еще ни разу никого не убивал, я об этом. По крайней мере, я не знаю, чтоб убивал.

Это заверение потрясло Тони.

— Убивал! Вы говорите об убийстве?

— Я сказал, что он не убивал, — сказал Лу. Говорил он очень тихо. — Если б ты меня слушал, услышал бы что я говорил.

Они выехали к полянке, где колея пропадала в траве.

— Ну надо же, — сказал Лу. — Кажется, дорога вся вышла.

Тони остановил машину.

— Не видать их, — сказал Лу. — Неужели я ошибся. Тебе, наверно, лучше выйти.

— Выйти? Зачем?

— Тебе пора выходить. Ясно?

— Давайте вы скажете зачем?

— У нас и так уже проблем хватает. Делай, что говорю, и все, лады?

Когда вас грабят на улице, мудрость заключается в том, чтобы не сопротивляться, отдать бумажник, не ерепениться под дулом пистолета. Тони Гастингс размышлял над обратной мудростью: когда непротивление становится самоубийством и терпимость — попустительством? Где в событиях наиближайшего прошлого был миг, когда он мог овладеть преимуществом, и может ли этот миг еще настать?